Если кто, однако, придет как завоеватель, между общиной и ими не будет ничего, кроме стены.

У этой проблемы решения нет. Даже орогены в военном отношении могут сделать не больше этого, поскольку здесь, в тени Разлома, орогения опасна. Армия Данель представляла собой лишнее население Реннаниса, и теперь она кормит кипячей в юго-восточном Срединье – не сказать, что тебе хочется, чтобы они оказались здесь и обошлись с вами как с незваными гостями, каковыми вы и являетесь. Юкка приказывает Селектам повысить уровень воспроизводства, но даже если они привлекут всех здоровых членов общины к делу, у Кастримы не будет достаточно людей для защиты общины в течение нескольких поколений. Делать нечего кроме как защищать любыми способами хотя бы часть города, ныне занятую общиной.

– А если придет другая армия, – слышишь ты, как бормочет Юкка, – мы просто пригласим их внутрь и дадим каждому по комнате. Это должно успокоить их.

Третий нюанс – и самый весомый экзистенциально, если не логистически – следующий: Кастриме приходится жить среди трупов побежденных. Статуи повсюду. Стоят на кухнях, моя посуду. Лежат в постелях, просевших или сломавшихся под их каменным весом. Поднимаются по ступеням на парапеты, чтобы сменить других на страже. Сидят в общих столовых, попивая давно высохший чай. Они в своем роде красивы с их гривами из дымчатого кварца и гладкой яшмовой кожей и одеждами из турмалина, бирюзы, граната или цитрина. На их лицах улыбки, закаченные глаза или усталая зевота – поскольку ударная волна Врат Обелисков, преобразившая их, была милосердно мгновенной. Они даже испугаться не успели.

В первый день все обходят статуи по дуге. Пытаются не сидеть на их линии прямого взгляда. Иначе было бы… непочтительно. И все же Кастрима испытала как войну, которую эти люди развязали, так и жизнь беженцев в результате этой войны – и выжила. Точно таким же неуважением к мертвым Кастримы было бы позволить чувству вины затмить эту истину. Так что через день-два люди начинают просто… принимать эти статуи. А что еще сделаешь?

Однако что-то в этом тревожит тебя.

Как-то ночью ты бродишь по городу. Неподалеку от вашего комплекса есть здание с желтым крестиком. Оно красивое, с фасадом, покрытым резными мотивами лоз и цветов, некоторые выложены блестящей золотой фольгой. Фольга ловит свет и чуть мерцает по мере твоего приближения, углы отражения смещаются, создавая иллюзию живой, шевелящейся растительности. Это здание старше большинства других в Реннанисе. Оно нравится тебе, хотя ты и не знаешь почему. Ты поднимаешься на крышу, находя по пути только привычные комнаты, населенные статуями. Двери не заперты и распахнуты; возможно, кто-то стоял на крыше, когда случился Разлом. Ты, конечно же, проверяешь, на месте ли громоотвод, прежде чем шагнуть через порог; это же одно из самых высоких зданий в городе, хотя в нем всего шесть или семь этажей. (Всего семь, хмыкает Сиенит. Целых семь? – изумляется Дамайя. Да, всего, рявкаешь ты на обеих, чтобы заткнулись.) Здесь не только громоотвод, здесь еще и пустая водонапорная башня, так что пока ты не касаешься металлических поверхностей и не стоишь в непосредственной близости к громоотводу, ты, вероятно, не погибнешь.

Вероятно.

И там, лицом к грозовой стене Разлома, словно его поставили здесь смотреть на север еще тогда, когда цветочные мотивы были новыми, ждет Хоа.

– Здесь не так много статуй, как должно было бы быть, – говоришь ты, вставая рядом с ним.