Клан Чеховых кумиры Кремля и Рейха - Сушко Юрий Михайлович (2012)

Первым из наставников был Чарльз Дарвин, который настойчиво убеждал его в том, что жизнь есть беспощадная борьба за существование и что мораль и религия – лишь иллюзии, хотя, возможно, и прекрасные. Другой – Зигмунд Фрейд – не жалел своего красноречия, чтобы объяснить ему, неразумному и упрямому, желающему видеть и ценить душу в человеке, что он должен делать это, по крайней мере, соответственно научным методам, то есть видеть вещи объективно, таковыми, каковы они есть на самом деле, вне зависимости от собственных симпатий и антипатий. Мудрый старец показывал ему подсознательное человеческой души со всеми нечистотами и сексуальными импульсами. Третьим наставником, взявшим на себя заботу о внутренней жизни юноши, стал Артур Шопенгауэр. Он создавал для него обособленный, привлекательный мирок, где царили наследственность, борьба и все те же сексуальные порывы.

Хотя Шопенгауэр и ругался как извозчик, но ему удавалось околдовать своего ученика очарованием одиночества, тоски и пессимизма, дабы он обрел возможность любоваться бесцельностью человеческого существования. Именно Шопенгауэр казался Мише Чехову самым добрым и милым из «почтенных старцев», и его портретами были увешаны стены комнаты усердного «послушника».

Испытывавший чувство блаженной благодарности к учителю, Михаил поклялся: «Если ты действительно ставишь жизнь ни во что, сознательно соверши неразумный поступок, который отразился бы на всей твоей судьбе».

Но какой поступок? А что, если жениться? И неразумно, и необременительно. Но на ком? Что далеко ходить, невесты находились под боком, на выбор – гостящие у тетушки ее племянницы, родные сестры Ольга и Ада. «И я, – рассказывал Михаил, – решил жениться на одной из них. Не надеясь получить согласие ее родителей на брак, я задумал похищение…»

Тихоня Олюшка, родившаяся на Кавказе, опрометчиво рассказывала ему о тамошних красивых традициях.

* * *– …Тетушка, так как вы познакомились с Антоном Павловичем? – донимала Ольгу Леонардовну любознательная и дотошная племянница, до умопомрачения мечтавшая о любви.

– Как? Конечно же, в театре. Кажется, в 1898 году Антон Павлович был у нас на спектакле «Царь Федор». Я играла Ирину. А потом узнала, что он кому-то сказал: «Так хорошо, что даже в горле чешется… Если бы я остался в Москве, то влюбился бы в эту Ирину».

Потом начался наш чудесный «почтовый роман», который растянулся на несколько лет… Ты же видела его письма ко мне… Может быть, они и есть самое лучшее из всего, что Чехов написал. Во всяком случае, для меня. Вот, погоди минутку, Оленька. Я недавно перебирала некоторые из них, так даже «в горле чесалось»… Послушай-ка: «Актриса, замечательная женщина, если бы Вы знали, как обрадовало меня Ваше письмо. Кланяюсь Вам низко-низко, так низко, что касаюсь лбом своего колодезя, в котором уже дорылись до 8 сажен. Я привык к Вам и теперь скучаю, и никак не могу примириться с мыслью, что не увижу Вас до весны…»

Или вот еще: «Пиши мне, моя лошадка, нацарапай письмо подлиннее своим копытцем. Я тебя люблю, мое золото. Обнимаю тебя…»

Завидуй, Оленька. Далеко не каждой женщине великий писатель может подарить такие слова: «…я не знаю, что сказать тебе, кроме одного, что я уже говорил тебе 10 000 раз и буду говорить, вероятно, еще долго, т. е. что я тебя люблю – и больше ничего…» или «Если мы теперь не вместе, то виноваты в этом не я и не ты, а бес, вложивший в меня бацилл, а в тебя – любовь к искусству… Твой Antoine».

* * *Беспечная невеста, разумеется, была не против «похищения», и не существовало в мире силы, способной ее остановить. Ольга жаждала настоящей взрослой жизни, свободы и надеялась сохранить ее в замужестве с Михаилом. Ведь он, настолько увлеченный театром, вряд ли стал бы ей чрезмерно докучать. К тому же в Мише ее привлекало все: и ореол талантливого артиста, и его доброта, и страстность, и бесстыжие шалости, к которым он ее приучал.