несогласия, существовавшие между вами и моим покойным досточтимым родителем, всегда причиняли мне большое огорчение. И с тех пор, как я имел несчастье лишиться его, мне часто хотелось загладить прошлое, но некоторое время меня удерживали сомнения, не уподобится ли это неуважению к его памяти, если я буду в добрых отношениях с теми, с кем ему было благоугодно пребывать в раздоре (слышите, миссис Беннет?). Однако теперь я пришел к решению, ибо, будучи рукоположен на Пасху, имел великое счастье быть отличенным покровительством высокородной леди Кэтрин де Бёр, вдовы сэра Льюиса де Бёра, чьими благодетельными щедротами я получил этот доходный приход, где приложу все усердие, дабы выразить мою почтительнейшую благодарность ее милости и неусыпно совершать все требы и обряды, кои учреждены англиканской церковью. Как духовный пастырь я, кроме того, почитаю моим долгом утверждать и восстанавливать мир во всех семействах, где сие зависит от меня; и на сем основании льщу себя мыслью, что нынешние мои изъявления доброжелательности весьма похвальны, и то обстоятельство, что согласно майорату я являюсь ближайшим наследником Лонгборна, с вашей стороны будет любезно во внимание не принято, и вы не отвергнете протянутую оливковую ветвь. Я не могу не быть удручен, что должен стать причиной нанесения ущерба вашим милейшим дочерям, и прошу о дозволении принести в этом мои извинения, а также заверить вас в моей готовности возместить им сие в меру моих сил; но об этом позже. Если вы не откажете принять меня у себя дома, то я хотел бы иметь удовольствие посетить вас и ваше семейство в понедельник 18 ноября в четыре часа и мог бы злоупотребить вашим гостеприимством до субботы неделю спустя, что могу себе позволить без всяких затруднений, ибо леди Кэтрин не возражает против того, чтобы я иногда отлучался по воскресеньям при условии, что меня на этот день заменит другой священнослужитель.

Остаюсь, любезный сэр, с изъявлениями почтения вашей супруге и дочерям, вашим доброжелателем и другом,

Уильям Коллинз».

– Посему в четыре часа мы можем ожидать сего джентльмена с оливковой ветвью, – сказал мистер Беннет, складывая письмо. – Он, право, кажется чрезвычайно добропорядочным и учтивым молодым человеком и, полагаю, окажется бесценным знакомым, если леди Кэтрин будет милостиво и впредь дозволять ему вновь навещать нас.

– О наших девочках он пишет достаточно разумно, и, если он предложит нам возмещение, я, со своей стороны, не скажу ему «нет».

– Хотя трудно догадаться, каким возмещением он считает себя обязанным нам, – сказала Джейн, – само это желание говорит в его пользу.

Элизабет главным образом изумило его неописуемое почтение к леди Кэтрин, а также его благое намерение крестить, сочетать браком и хоронить своих прихожан, когда бы это ни потребовалось.

– Он мне кажется странноватым, – сказала она. – Я его не понимаю. Его перо дышит напыщенностью. И почему он приносит извинения за то, что стал наследником майората? Мы ведь не можем предположить, чтобы он что-нибудь изменил, даже будь это в его силах? Здравомыслящий ли он человек, папенька?

– Нет, душа моя, не думаю. И весьма надеюсь, что он окажется полной тому противоположностью. В его письме есть смесь подобострастия и самодовольства, которая многое сулит. Мне не терпится его увидеть.

– Композиция его письма не вызывает нареканий, – сказала Мэри. – Аллегория оливковой ветви не нова, но, по-моему, выражена недурно.

Кэтрин и Лидию ни письмо, ни его автор ничуть не заинтересовали. Их родственник никак не мог приехать в алом мундире, а уже несколько недель общество мужчин в одежде иного цвета их не привлекало. Что до их матери, то письмо мистера Коллинза во многом смягчило ее недоброжелательность, и она готова была принять его со спокойствием, немало удивившим ее мужа и дочерей.