Он отметил, что на лице поднявшегося и бормотавшего прощальные слова Ларкина почивало обиженно-укоризненное и расстроенное выражение, словно бы потерпевшей стороной был он, Ларкин.

Продавая свои угольные шахты Кену Данаггеру, владельцу пенсильванской угольной компании, Риарден не мог понять, почему процесс не приносит ему особой боли. Никакой ненависти он не ощущал. Кену Данаггеру перевалило за пятый десяток, лицо его было замкнутым и жестким; свой трудовой путь он начинал горняком.

Когда Риарден передавал ему акт на владение новой собственностью, Данаггер бесстрастным тоном сказал:

– По-моему, я не сказал, что весь уголь, который вы будете заказывать у меня, вам будут отгружать по себестоимости.

Риарден с удивлением посмотрел на него:

– Это же противозаконно.

– Кто может знать, сколько денег я передал вам в вашей гостиной?

– Вы говорите о скидке?

– Да.

– Это противоречит двум дюжинам законов. Если вас поймают на этом, то взыщут больше, чем с меня.

– Естественно. Это будет защитой для вас – чтобы не уповать на мою милость.

Риарден улыбнулся; улыбка была радостной, однако он закрыл глаза, словно пропустив удар. А потом качнул головой.

– Спасибо. Но я не из этих. Я не рассчитываю, что кто-то станет работать на меня по себестоимости.

– И я не из этих, – недовольным тоном ввернул Данаггер. – Знаете, Риарден, не думайте, будто я не понимаю, что именно получил за так. В наши дни стоимость шахт нельзя выразить в деньгах.

– Вы не просили меня продать мою собственность. Я сам предложил вам купить ее. Мне хотелось, чтобы среди производителей руды нашелся хоть кто-то, похожий на вас, кому я мог бы спокойно передать свои рудники. Таковых не нашлось. Если вы хотите оказать мне любезность, не предлагайте скидок. Предоставьте мне возможность заплатить по полной цене, дать вам больше, чем предлагают остальные, да хоть сдерите с меня три шкуры, но чтобы я первым получал уголь. Со своими делами я управляюсь сам. Лишь дайте мне уголь.

– Вы получите его.

Риарден какое-то время гадал, почему не дает о себе знать Уэсли Моуч. Звонки в Вашингтон неизменно оставались без ответа. А потом он получил письмо в одну строчку, извещавшее его о том, что мистер Моуч подает в отставку со своего нынешнего поста. Через две недели Риарден прочел в газетах, что Уэсли Моуч назначен помощником координатора Бюро экономического планирования и распределения национальных ресурсов.

«Не думай об этом, – говорил себе Риарден в тишине многих ночей, сражаясь с новым для себя ощущением, которое люто ненавидел, – в мир прорвалось немыслимое зло, тебе известно об этом и незачем вникать в детали. Тебе просто придется работать усерднее. Еще усерднее, ведь ты же не можешь отдать ему победу!»

С прокатных станов ежедневно сходили новые балки и поперечины из риарден-металла, их немедленно отправляли на место строительства «Линии Джона Голта», и первые контуры моста из иссиня-зеленого металла уже поблескивали над каньоном в лучах весеннего солнца.

У него не было времени на боль, не было лишних сил для гнева. Через несколько недель все закончилось, слепящие уколы ненависти прекратились и более не возвращались.

Он уже полностью владел собой, когда вечером позвонил Эдди Уиллерсу:

– Эдди, я в Нью-Йорке, в гостинице «Уэйн-Фолкленд». Завтра утром приезжай позавтракать со мной. Я хочу кое-что с тобой обсудить.

Эдди Уиллерс отправился на встречу с тяжелым чувством вины.

Он еще не оправился от потрясения, вызванного Законом справедливой доли; он оставил в его душе тупую боль, подобную ноющему синяку после удара. Город вызывал у него неприязнь: теперь казалось, что в нем затаилась неведомая, злая беда. Он боялся встретиться лицом к лицу с одной из жертв закона: ему мнилось, что он, Эдди Уиллерс, разделяет вину за принятие такого закона столь непонятным и ужасным образом.