Исповедь социопата. Жить, не глядя в глаза - М. Томас (2013)

В ней не было ничего яркого, бросающегося в глаза, но тем не менее, стоило ей войти в кабинет, я сразу понял, что она вполне заслуживает внимания, которым когда-то пользовалась. Можно было без всяких натяжек утверждать, что она хорошо выглядит, но любая другая женщина с такой внешностью едва ли могла бы произвести такое сильное впечатление. Говорила она отчетливо, с текучими интонациями, характерными для британского английского, постоянно произнося «р», «-инг» и употребляя причастие глагола «быть», как это делают в Лондоне. Для девушки, родившейся в Джорджии, такая речь могла бы показаться признаком некоторой аффектации. И все же в ее поведении сквозило как раз нечто противоположное, то, что создавало благоприятное впечатление, какое она неизменно производила на всех, с кем встречалась. Слово «наивность» имеет весьма неопределенное значение и употребляется столь часто, что его трудно использовать для обозначения ее изысканности и душевности; но, описывая впечатление от нашей первой встречи, мне трудно избежать употребления именно этого слова, с его обертонами свежести, безыскусственности и искренности.

Ясно, что Клекли очаровала эта пациентка. Мне понравилось, как он описал ее причуды: акцент, безыскусственность, вечную молодость, привлекательность, превосходившую обычную красоту, ее ум и обаяние. Этими словами он мог бы описать и меня. Анне нравился роман Достоевского «Братья Карамазовы», но Клекли пишет, что она не проявляла склонности к «высокому» вкусу и предрассудкам, характерным для интеллектуалов ее уровня, и интересовалась бульварными журнальчиками не меньше, чем музыкой русских композиторов XIX в. Опять-таки все это он мог бы написать и обо мне. Далее Клекли рассказывал, что Анна с искренним удовольствием преподавала в воскресной школе, добровольно работала в Красном Кресте и не брезговала случайными однополыми связями, например с медсестрой госпиталя, где она как пациентка пользовалась всеобщей любовью, доходившей до обожания. Я находила массу параллелей с собственной жизнью, начиная с таких незначительных вещей, как преподавание в воскресной школе и образцовое поведение в госпитале и кончая изменчивыми сексуальными привязанностями. Я была просто поражена.

Клекли очень доходчиво излагает, почему, с его точки зрения, Анна соответствовала диагностическим критериям психопатии – главным образом потому, что не испытывала сожаления по поводу распутной жизни, но ясно также, что для него Анна – не просто совокупность пунктов из списка диагностических признаков. Она для него главным образом человек. Я тоже соотносила себя не с пунктами списка, а с конкретными людьми. Даже Клекли признается, что перечень диагностических критериев – всего лишь обобщение, благодаря которому эти люди кажутся похожими друг на друга, хотя в действительности они сильно различаются уровнем образования, воспитанием, происхождением, социальным и экономическим статусом, криминальным анамнезом. Но еще сильнее они отличаются от остальных. Я могла, конечно, поспорить с таким критерием, как «ненадежность», но была не в состоянии отрицать своего невероятного сходства с пациентами Клекли.

Книга приобрела широкую популярность. Ее читали не только ученые-психологи и врачи. Она выдержала несколько переизданий, и в каждое автор вносил значительные изменения, стремясь довести до совершенства описание современного психопата. Клекли понимал: психопаты и социопаты, конечно, время от времени или даже весьма часто совершающие в высшей степени антиобщественные действия, могут, несмотря на характер, жить незаметно, приспособившись к окружению настолько, чтобы сходить за абсолютно нормальных и даже становиться полезными членами общества.