Слышало ухо — и завидовало мне,

видело око — и хвалило меня!

Ибо я спасал кричащего бедняка

и сироту, что помощи не найдет;

благословение страдальца было на мне,

и утешалось обо мне сердце вдовы.

Как в ризу, в правду облачался я,

возлагал на себя справедливость, как тюрбан;

я был глазами для того, кто слеп,

и ногами — для бессильного ходить.

Для нищих являл я собой отца,

в дело незнакомца вникал умом,

челюсть беззаконного сокрушал,

исторгал добычу из его зубов!

И думал я: скончаюсь в моем гнезде,

словно птица Феникс, прожив жизнь;

[984]

корни мои открыты воде,

и роса ночует на моих ветвях;

не стареет слава моя у меня,

и крепок лук мой в руке моей!

Предо мною стихали, внимали мне,

молча выслушивали мой совет;

после слов моих кончали судить,

и речь моя росилась на них.

Как проливня вод, ожидали меня,

как позднему дождю, открывали рот:

улыбнусь — не смеют верить глазам,

просияю ликом — и они не скорбят!

Я назначал им пути, воссев, как глава,

как царь в кругу дружины своей,

утешая плачущего печаль.

Глава 30

А ныне насмехаются надо мной

те, что летами моложе меня,

чьих отцов я бы не пустил

поселиться с собаками моих стад!

И сила их рук, что она для меня?

В них уже истощилась мощь.

Нуждой и гладом изнурены,

убегают они в пустынную сушь,

в место раззора, в кромешную мглу;

собирают они зелень подле кустов,

и коренья дрока — для них хлеб.

Из среды людей гонят их,

словно вору, кричат им вслед,

велят селиться на срывах долин,

в пропастях земли и в щелях скал.

Между зарослями воют они,

сбиваются в кучу под терновым кустом —

бесчестный и безвестный сброд,

извергаемый вон из земли.

Вот для кого я посмешищем стал

и обращен в срамную песнь!

Они гнушаются меня, обегают меня,

не стыдятся плевать пред лицом моим;

ибо Он разорвал мою тетиву —

и разнуздались они пред лицом моим!

Одесную меня отродья встают,

понуждают шататься ноги мои,

на меня злую осаду ведут;

разрушают предо мною мою стезю,

все делают на гибель мне,

и нет никого, чтобы их сдержать!

Приходят ко мне сквозь широкий пролом,

все руша, кидаются на меня;

ужасы противу меня встают;

словно ветром, развеяно величье мое,

как облако, спасенье мое уплыло.

Из меня вытекает моя душа,

дни унынья обступили меня;

по ночам ноют кости мои,

и грызущие меня не знают сна.

Мощно хватает Он одежду мою,

объемлет меня, как рубаха моя;

с грязью равняет Он меня,

и я становлюсь, как пыль и прах.

Взываю, а Ты не отвечаешь мне;

стою, а Ты не глядишь на меня!

Палачом сделался Ты для меня

и бьешь меня тяжелой рукой;

взвеял, на ветер пустил меня,

в вихре развеяться обрек.

Ведь знаю: к смерти Ты меня низведешь,

в дом, где собирается все, что живет.

Наложит ли на гибнущего руку Он,

не будет ли помилован молящий в беде?

Разве со страдальцем я не скорбел?

Сожалела о бедном моя душа.

Я чаял добра, но пришло зло;

надеялся на свет, и пришла тьма.

Мои недра кипят, покою чужды;

дни унынья нашли на меня.

Не от солнечных лучей я почернел;

восстаю среди люда и подъемлю вой.

Сделался я шакалам брат

и для страусов пустыни друг.

Кожа моя посмуглела на мне,

и от жара обгорела моя кость;

в рыдание обратился струнный звон