За окном - Джулиан Барнс (2013)

Взгляните на ту единственную сцену, где Титженс и Валентина вместе, на последних двух страницах. Он возвращается из Йоркшира, привезя с собой «большой кусок древесины» (ароматный; поэтому можно предположить, что это часть Великого Дерева). Вместо приветствия Валентина распекает его за его несостоятельность в качестве торговца антиквариатом: Титженс по недомыслию оставил несколько гравюр в жестяной банке, которую кто-то забрал. «Как ты мог? Как ты мог? Как мы будем кормить и одевать ребенка, если ты делаешь такие вещи?» Валентина приказывает ему немедленно отправляться на поиски гравюр. Марк (к которому вернулась речь) указывает Валентине, что «бедняга совсем без сил». Но его заступничество остается втуне. Затем «вяло, как унылый бульдог, Кристофер побрел к воротам. Когда он ступил на зеленую тропинку за изгородью, Валентина разрыдалась. „Как нам жить? Как нам дальше жить?“». И это «солнечная идиллия»? В романе более чем намеками показано, что неуклюжая святость Титженса пробуждает в Валентине мегеру. Орлиный силуэт Сильвии, возможно, уже окончательно растворился в небе (хотя она раньше так часто изменяла свои решения, что вряд ли кто-нибудь возьмется предсказать длительность ее личного перемирия); но Форд позволяет нам представить, что встревоженные всегда найдут себе новые тревоги взамен старых точно так же, как жертва всегда найдет себе нового мучителя в самом непредсказуемом образе; англиканских святых во все века истребляли, в точности как бескрылых гагарок.

Франция и Киплинг

В 1878 году Локвуд Киплинг, директор Школы искусств имени Майо в Лахоре, отвез своего двенадцатилетнего сына на выставку в Париж. Локвуд участвовал в организации индийского павильона искусств и ремесел; он давал юному Редьярду два франка в день на еду, бесплатный пропуск на выставку и предоставлял ребенка самому себе. Мальчик, который всю жизнь мог лишь с восторгом наблюдать за процессом создания шедевра, был «восхищен, увидев, как чудеса со всего света появляются перед ним без шелухи».

Одной из его любимых достопримечательностей стала голова статуи Свободы работы Бартольди, которую вскоре должны были отправить в Нью-Йорк в качестве запоздалого подарка американской республике на столетний юбилей. За пять сантимов — или по бесплатному пропуску — можно было подняться по внутренней лестнице и взглянуть на мир через пустые глазницы. Редьярд часто поднимался туда, и как-то раз один умный пожилой француз посоветовал ему: «Теперь, юный англичанин, вы можете рассказывать, что вы смотрели глазами самой Свободы». Пятьдесят пять лет спустя Киплинг вспомнил этого вовремя появившегося предсказателя и решил его подправить: «Он сказал не совсем точно. Я стал видеть только глазами Франции». Киплинг и Франция? Киплинг и Индия — очевидно. Киплинг и Англия, Киплинг и Британская империя, Киплинг и Южная Африка, Киплинг и Соединенные Штаты, Киплинг и ненавистная Германия (согласно анализу Оруэлла, истинный дом тех, кого именуют «многобожцы, чада тьмы», и зачастую имеют в виду совсем не их).

Но Киплинг и Франция? Такое сочетание неочевидно. Франция и французский народ фигурируют в его печатных работах редко. Конечно, невозможно предположить, что этого самоучку, народного прагматичного служителя Британской империи заботят возвышенные и созерцательные жители злейшего имперского врага Британии. Однако тот первый визит 1878 года зародил некое чувство, продлившееся до самой смерти Киплинга в 1936 году. Дочь Киплинга Элси бесхитростно отметила после смерти отца: «Во Франции ему всегда нравилось».