Как хороший человек становится негодяем. Эксперименты о механизмах подчинения. Индивид в сетях общества - Стэнли Милгрэм (2017)

С моей точки зрения главное моральное оправдание моему эксперименту – то, что его сочли приемлемым сами испытуемые. Мне всегда казалось, что критиковать эксперимент, не учитывая толерантную реакцию его участников, мелко и недальновидно. По этому вопросу я собрал значительное количество данных, и они показывают, что подавляющее большинство испытуемых согласились с сутью эксперимента и призвали проводить дальнейшие исследования того же рода. В табл. 3 показана общая реакция испытуемых в этом исследовании на основании ответов в вопросниках. В целом критики не принимали во внимание эти данные или же обращали их против экспериментатора, в частности, утверждали, что «это просто когнитивный диссонанс. Чем сильнее эксперимент раздражает испытуемых, тем с большей вероятностью они утверждают, что он им понравился». Получается палка о двух концах. Критики эксперимента пренебрегают тем, что говорит сам испытуемый. И все же я полагаю, что мнение самого испытуемого – это очень важный, едва ли не главный аспект в рассматриваемом вопросе. В дальнейшем я приведу некоторые подходы к этическим проблемам, основанные на таком представлении.

Таблица 3

Ответы испытуемых на вопрос об их отношении к участию в эксперименте по изучению подчинения. Выдержка из постэкспериментального вопросника

Некоторые критики утверждают, что эксперименты вроде моего могут заставить испытуемого хуже относиться к самому себе. У него понизится самооценка, поскольку он узнал, что подчиняется власти гораздо сильнее, чем, возможно, думал. Конечно, я охотно признаю, что главнейшая задача исследователя – сделать так, чтобы лабораторная сессия была для испытуемого как можно более полезной, и объяснить испытуемому суть эксперимента в таком ключе, чтобы он переосмыслил свое поведение и сделал из него конструктивные выводы. Однако я вовсе не уверен, что нам следует утаивать от испытуемых правду, даже горькую. Более того, это лишило бы экспериментальную науку всякой связи с реальной жизнью. Ведь жизненные уроки часто бывают, мягко говоря, неприятными, если мы, скажем, проваливаем экзамен или не проходим собеседование при приеме на работу. И по моим представлениям участие в эксперименте по изучению подчинения подрывает самооценку участника гораздо меньше, чем отрицательные эмоции, вызываемые обычной школьной контрольной. Это совсем не значит, будто стресс на контрольной, как и отрицательное воздействие экспериментов по изучению подчинения, – это хорошо. Просто все познается в сравнении.

Я убежден, что крайне важно видеть грань между биомедицинскими вмешательствами и вмешательствами чисто психологического характера, особенно в ходе вышеописанного эксперимента. Вмешательство на биологическом уровне – это непосредственный «риск» для испытуемого. Даже крошечная доза химического соединения, даже крошечный надрез скальпелем в принципе могут нанести испытуемому травму. Напротив, во всех проводившихся социально-психологических экспериментах не было ни одного доказанного случая травмы. И нет никаких данных, что, когда человек делает выбор в лабораторной ситуации, даже трудный выбор, как в экспериментах по изучению конформности или подчинения, он получает какую бы то ни было травму или увечье, вредящее его благополучию. Как-то раз я спросил одного правительственного чиновника, ратовавшего за самое жесткое законодательное регулирование психологических экспериментов, чем он обосновывает подобные меры? Может быть, у него набралось много задокументированных случаев травм и увечий в результате психологических экспериментов? Он ответил, что ему не известно ни одного подобного случая. Если это так, то все разговоры о необходимости законодательных ограничений на психологические эксперименты не имеют отношения к действительности.