Мой прадед разбогател на торговле древесиной. Когда в 1857 году вспыхнула Великая война[20] и север Индии превратился в настоящую бойню, оба его родителя оказались убиты. Рай Чанд сбежал из Сикандры, спрятавшись в запряженной быками телеге с сеном. Ему было пятнадцать. Я частенько просил даду рассказать мне историю своего спасения и поражался тому, что он, будучи старше меня тогдашнего всего на несколько лет, оказался один-одинешенек в целом мире, без родителей, в бегах – как же я ему завидовал! Он представлялся мне худосочным парнишкой в очках, похожим на меня самого, хотя в глубине души знал – он наверняка был совсем другим, надо полагать, таким как Дину: умел быстро бегать и сбивать манго из рогатки, мог выругаться по-взрослому и соврать, даже глазом не моргнув. Каждый раз, послушав его рассказ, я слонялся по саду с куском пальмового сахара и сухой лепешкой за поясом, который смастерил из куска старой тряпки. Дада говорил – это все, что было у Рая Чанда из съестного, когда тот сбежал. Я то отсиживался за кустами, то прятался у загончика, где две наши коровы, Лалли и Пили, жевали жвачку и наваливали большие навозные кучи. Невзирая на вонь и назойливых мух, я упрямо сидел в засаде, затаившись за грудой старых джутовых мешков, хранившихся в коровнике, и отбивая воображаемое нападение британских солдат.

В тот день 1857 года, рассказывал дада, запряженная быками телега с Раем Чандом доехала только до соседней деревни. Дальше на север он продвигался пешком или на попутных, голодал, перебивался попрошайничеством и так, потихоньку, из Дехрадуна добрался до Гархвала. Оттуда поднялся еще выше, в горы, и завершил свой путь на склоне Гималаев неподалеку от истока Ганги, среди бурных речек и крутых утесов, где зимой дождь уступает место льду и снегу, а кручи покрыты кедровым лесом. По ночам раздавались скрежещущий рык леопардов, протяжное блеяние антилоп, вой шакалов. Но звуки таящейся в темноте первобытной угрозы пугали Рая Чанда меньше, чем шайки людей с налитыми кровью глазами. Здесь, в Харсиле, он наткнулся на удаленный форпост англичанина по имени Фредерик Уилсон, оказавшегося там несколькими годами ранее. Рай Чанд вступил в его лихой отряд, состоявший из крепко пьющих лесорубов и охотников, которые промышляли охотой, торговлей мускусом и пушниной, изготовлением чучел животных, а также подрабатывали проводниками у британских любителей горных походов. Там-то Рай Чанд и женился на Люсиль, с которой познакомился в одной из таких экспедиций, помогая Уилсону в организации высокогорного перехода.

Когда британцы приступили к строительству железных дорог и им понадобилось дерево для спальных вагонов, Уилсон занялся лесозаготовками. Повсюду вокруг простирались густые таинственные леса, в которых вековали никем не потревоженные гималайские кедры-великаны. Такому кедру требуются столетия, чтобы дорасти до своих двухсот футов, и его смолистой древесине все нипочем: ни время, ни термиты – она, можно сказать, вечная. Он вырубал его тысячами, а бревна сплавлял вниз по реке в Харидвар. Со временем Уилсон превратился в этакого местного царька, даже свои собственные монеты чеканил. Поговаривали, что он стал могущественнее гархвалского раджи.

Одна из дадиных историй была о том, как он однажды ночью очутился у Джад-Ганги, через которую был перекинут веревочный мост, вернее, его остатки. Считалось, что мост был построен Уилсоном. Полная луна, листва на деревьях переливалась словно ртуть, ни души вокруг. Только ветер тихонько посвистывал. Тут тишину нарушило цоканье копыт, звучавших все ближе и ближе… На этом месте я всегда прятал свое лицо на дадиной костлявой, пахнущей табаком груди, а он с улыбкой шептал мне сверху:

– И знаешь, мой маленький Мышкин, кто это был? Призрак белого человека в белых одеждах на белой лошади с белыми подковами. Призрак Фредерика Уилсона, искавшего свой мост через реку. Потом я услышал, как где-то в отдалении звякнули ножные браслеты, и так испугался, что припустил со всех ног.