Камень был теплым от солнца, но ничего замечательного я в нем не заметил. Он был размером с яйцо дрозда, продолговатый и красноватого оттенка. Закругленный с одного конца, он был неровным с другого, как будто отколотый от большого камня.

— Приложи его к животу, — сказал он. Я поднял рубашку и приложил его к коже. Тепло было приятным. — К пупку. Я провел им по животу, его закругленный конец прикоснулся к пупку.

И перед глазами появилось лицо моей мамы.

— Закрой глаза. Почувствуй это своим сердцем. Мама улыбнулась. Она умерла в возрасте восьмидесяти пяти лет, за шесть месяцев до того, как я уехал на Юкатан. Я уже пытался, но только на этот раз сумел воскресить образ из тех дней, когда она была полна энергии и учила меня всему, что знала. Она выглядела такой счастливой! Мое внимание привлекли ее руки. Как и я, она держала камень.

Я слышал голоса многих индейцев, с которыми долго общался: «Все люди и все на свете связаны между собой, дух камня и дух горы неразрывно связаны с твоим собственным духом».

— Этот камень, — сказал Вьехо Ица, — будет твоим ключом к превращению.

Я открыл глаза, и слова полились из меня. Я повторил часть лекции, которую недавно читал в Нью-Йорке. В ней я рассказывал о научных доказательствах того, что каждый атом тела существует со времен Большого взрыва, произошедшего около пятнадцати миллиардов лет назад, когда родилась Вселенная. И что ни один атом не остается в том же теле более года.

— Мы действительно едины, — сказал я в заключение, — и все мы прожили множество жизней.

Он пристально на меня посмотрел. — Ты сказал, что работал в старом городе, где началось наступление нового мира. Расскажи об этом.

Глава 4

БЕДУИНЫ И СЕКРЕТ ПУСТЫНИ

После того, как Кнут Торсен уехал из Эквадора, мы не потеряли с ним связи. Когда срок моего контракта с «Корпусом Мира» закончился, Кнут пригласил меня в Бостон на собеседование. Я уехал из Амазонии и стал бизнес-консультантом в его фирме.

Первое задание привело меня в Иран — в то время древний город Тегеран стал Меккой для специалистов по развитию и городскому планированию. В начале 70-х годов в Иране правил шах Мохаммед Реза Пехлеви. Он и его советники были решительно настроены на возвращение стране статуса мировой державы, который был у нее еще во времена правления Кира Великого за шесть веков до рождения Христа. Они были убеждены, что залогом осуществления их планов является современная наука. Огромные запасы нефти гарантировали, что у страны хватит средств на осуществление чуда.

Представители разных наук, самые блестящие умы современности хлынули в Тегеран со всего света. От кафе на широких проспектах, напоминающих улицы Парижа, до открытых рынков на границе с пустыней весь город звенел от восторга. Среди небоскребов, музеев и дворцов были полуразрушенные грязные кварталы, где люди жили, как средневековые невольники, однако в воздухе витало предчувствие скорых перемен к лучшему. Жители Тегерана были полны надежд.

По крайней мере, такое впечатление у меня сложилось при общении с теми иранцами, с которыми приходилось встречаться по работе. Все они окончили Оксфорд, Гарвард или Беркли и прекрасно говорили по-английски. В качестве доказательства того, что надежды вовсе не беспочвенны, они указывали на чудеса современного Ирана: телевизионное оборудование, установленное на вышках; десятки многоквартирных домов, в которых западные технологии объединены с традиционной персидской архитектурой; станции опреснения воды, солнечные электростанции, порты, аэропорты и скоростные трассы.