Дети жакаранды - Сахар Делиджани (2013)

Для остальных Неда стала главным развлечением в камере. Женщины не могли на нее насмотреться. Когда Азар кормила младенца, сокамерницы окружали ее толпой и любовались. Бдительно следили за каждым движением ребенка, за каждым вдохом, каждым всхлипом, каждым сжатием крохотного кулачка. Не спускали с нее глаз, в которых за восхищением пряталась тоска, осыпали ласковыми словами, толпились вокруг нее, словно вокруг святыни. По очереди просили у Азар позволения покачать ее на руках, посидеть над ней, пока спит, вытереть ей ротик, если чихнула.

Переменилась вся жизнь в тесной камере. Главными событиями стали уже не допросы, куда уводили заключенных Сестры, похожие на черных ворон, не дохлая муха на полу, которую приходилось держать в камере, пока не откроют душевую. Не призывы на молитву, пять раз в день звучащие из громкоговорителей. Не вопли терзаемых из-за закрытых дверей – вопли, которые слышали все, но никогда о них не говорили.

Жизнь изменилась. Главным в ней стал ребенок.

И чем дольше Неда оставалась в камере, тем больше смелели узницы. Из молитвенных одеяний они шили Неде одеяльца и распашонки. «Она ведь будет так быстро расти!» Азар освободили от обязанности мыть посуду, чтобы у нее осталось больше времени на стирку подгузников. Малышку купали в теплой ванночке. Читали ей письма от своих родных. Играли с ней. Пели ей песни.

Каждая из обитательниц камеры теперь страшилась перевода в другую камеру или тюрьму. Все хотели остаться здесь, где торжествующей песнью жизни звучал детский плач. Их мир больше не был черной дырой; простая жизнь младенца – дыхание, еда, сон и пробуждение, плач и пачканье пеленок – наполнила смыслом и их жизнь.

Все понимали: это не может длиться вечно. Каждый день может стать последним. Все это знали. Знала и Азар. Знала, что должна быть готова.

Но как к такому подготовиться?

Прошел едва ли месяц, а Азар не могла думать ни о чем, кроме ребенка. Все остальное потеряло для нее значение. Осталась лишь дочка – и неудержимая нежность, страстное желание уберечь и защитить. Азар начала даже раздражаться тому, как другие женщины держат ребенка. «Не так!» – говорила она, подбегая к товарке, и еле сдерживалась, чтобы не накричать на нее и не вырвать ребенка из рук. «Осторожнее! – говорила Азар. – Она же такая маленькая, косточки у нее совсем хрупкие!» И, взяв Неду из чужих рук, прижимала крошечное тельце к груди, ладонью придерживала голову и плечи. Никто лучше ее не знает, как правильно держать ее ребенка. Никто не знает, что нужно ее девочке. Никто, кроме нее.

Она понимала: это опасно. Надо остановиться. Пора начать учиться расставанию. Дитя ей не принадлежит, в любой момент его могут отнять. Нужно быть готовой. Но как?..

– А вдруг тебе разрешат самой отвезти ее к родителям? Вдруг позволят остаться у них на целый день? – сказала еще одна заключенная, теребя расстегнутую верхнюю пуговицу на блузе.

За дверью слышалось щелканье шлепанцев, шорох чадры, отдаленные голоса. Голоса тюремщиков.

– Вряд ли, – ответила Азар, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, даже безразлично.

Протянув руку, пощупала сохнущие детские вещи, сняла с веревки распашонку в мелкий голубой цветочек и принялась ее складывать.

Азар не знала, когда и как родителям сообщили о рождении внучки; но они прислали сюда, в тюрьму, посылку. Однако из присланных вещей добрались до камеры немногие. Несколько распашонок для Неды да пачка чая. Азар не сомневалась, что родители прислали больше, и уверения Сестры, что больше в посылке ничего не было, ничуть ее не убедили. Всякий раз, когда ее водили на допрос, из-под повязки на глазах она видела большую сумку, стоящую у двери в душевую. Азар не сомневалась: это ее сумка. Наверняка набита игрушками, мылом, подгузниками и детской одеждой. Каждый день она ждала, что ей принесут эту сумку… Увы, ее так и не принесли, а в один прекрасный день сумка исчезла.