Неизвестный Стиг Ларссон. С чего начинался «Миллениум» - Стиг Ларссон (2013)

— Что же он сделал?

— Я почти стесняюсь рассказывать. Андрей встал и заявил, что ничего более позорного в жизни не слышал. Сказал, что ты принадлежишь к лучшему, что есть в нашей стране, что ты — гордость демократии и журналистики и что холдингу «Сернер» следует накрыться с головой и стыдиться. А еще назвал тебя великим человеком.

— Он явно переусердствовал.

— Но он хороший мальчик.

— Это точно. А что же сделали люди из «Сернер»?

— Уве, конечно, был к этому готов. Вы, разумеется, можете выкупить у нас наши акции, сказал он. Дело только в том…

— Что цена возросла, — дополнил Микаэль.

— Именно. По его словам, согласно любой форме фундаментального анализа, доля «Сернер» должна, по крайней мере, удвоиться с момента вхождения холдинга в журнал, учитывая добавочную стоимость и репутацию, которые они нам создали.

— Репутацию?! Они, что, с ума сошли?

— Абсолютно, но они хваткие и хотят загнать нас в угол. Меня интересует, не хотят ли они убить двух зайцев: сорвать куш и, добив нас финансово, отделаться от конкурента.

— Что же нам, черт возьми, делать?

— То, что мы умеем лучше всего, Микаэль: бороться. Я возьму из своих денег, мы выкупим их долю и будем биться за то, чтобы делать лучший журнал Северной Европы.

— Конечно, круто, Эрика, а дальше? Мы попадем в жуткое финансовое положение, с которым даже ты ничего не сможешь поделать.

— Знаю, но у нас получится. Нам уже доводилось выбираться из трудных ситуаций. Мы с тобою можем на какое-то время снизить себе зарплаты до нуля. Мы ведь обойдемся?

— Всему приходит конец, Эрика.

— Не говори так! Никогда!

— Даже если это правда?

— Особенно в этом случае.

— О’кей.

— Нет ли у тебя в работе какого-нибудь материала? — продолжила Бергер. — Любого, такого, чем бы мы смогли дать по голове медийной Швеции?

Микаэль закрыл лицо руками и почему-то подумал о Пернилле, дочке, сказавшей, что она, в отличие от него, собирается писать «по-настоящему», хотя что она считала не «настоящим» в его текстах, осталось непонятным.

— Пожалуй, нет, — произнес он.

Эрика ударила рукой по воде так, что забрызгала ему носки.

— Черт, что-нибудь у тебя должно быть! Ведь никто в этой стране не получает столько наводок, сколько ты!

— Большинство из них — просто ерунда, — сказал Блумквист. — Впрочем, возможно… я только что проверял одну штуку…

Эрика села в ванне.

— Что именно?

— Нет, ничего, — поправился он. — Просто размечтался.

— В создавшейся ситуации нам надо мечтать.

— Да, но это ничто — просто масса тумана, и все недоказуемо.

— И все же какая-то доля уверенности у тебя есть?

— Возможно, но она связана с одной мелочью, не имеющей отношения к самой истории.

— С какой же?

— Кое-кто из моих бывших соратников тоже присматривался к этому материалу.

— Соратница с большой буквы?

— Она.

— Разве это все-таки не звучит многообещающе? — произнесла Эрика, вылезая из ванны, голая и красивая.

Глава 8

Вечер 20 ноября

Август, сидя на шахматном полу спальни, рассматривал составленный для него отцом натюрморт: свеча на синем блюде, два зеленых яблока и апельсин. Но ничего не происходило. Мальчик лишь устремил пустой взгляд на непогоду за окном, и Франс задумался, не глупость ли это — давать ему сюжет?