Неизвестный Стиг Ларссон. С чего начинался «Миллениум» - Стиг Ларссон (2013)

— Спасибо, — сказала Анника Джаннини. — Следовательно, мы получили подтверждение тому, что доктор Телеборьян не только распространяет ложные сведения, но еще и преступил закон, выдав журнал, который, по его собственному утверждению, имеет гриф секретности.

— Мы берем это на заметку, — сказал Иверсен.

Судья Иверсен вдруг насторожился. Анника Джаннини только что весьма необычным образом жестко атаковала свидетеля и уже свела на нет важную часть его показаний. И она утверждает, что может документально подтвердить все свои заявления. Иверсен поправил очки.

— Доктор Телеборьян, можете ли вы, исходя из написанного вами собственноручно журнала, ответить мне, сколько суток Лисбет Саландер пролежала привязанной ремнями?

— Я совершенно не помню, чтобы цифра была столь значительной, но раз в журнале так сказано, я должен этому верить.

— Триста восемьдесят одни сутки. Разве такая цифра не носит исключительный характер?

— Да, необычно много.

— Если бы вам было тринадцать лет и кто-нибудь больше года держал бы вас привязанным кожаными ремнями к кровати со стальным каркасом, как бы вы это восприняли? Как пытку?

— Вы должны понимать, что пациентка представляла опасность для самой себя и окружающих…

— О'кей. Представляла опасность для самой себя — Лисбет Саландер когда-нибудь причиняла себе вред?

— Существовали такие опасения…

— Я повторяю вопрос: Лисбет Саландер когда-нибудь причиняла себе вред? Да или нет?

— Как психиатры мы обязаны учиться истолковывать картину в комплексе. Что касается Лисбет Саландер, вы можете, к примеру, увидеть на ее теле множество татуировок и колец, что тоже является самодеструктивным поведением и способом повредить себе тело. Мы можем трактовать это как проявление самоненависти.

Анника Джаннини обратилась к Лисбет Саландер:

— Ваши татуировки являются проявлением самоненависти?

— Нет, — ответила Лисбет Саландер.

Анника Джаннини снова обратилась к Телеборьяну.

— Значит, вы считаете, что раз я ношу серьги и тоже имею татуировку на в высшей степени интимном месте, то я представляю для себя опасность?

Хольгер Пальмгрен фыркнул, но обратил фырканье в кашель.

— Нет, не так… татуировки могут быть и частью некого социального ритуала.

— Следовательно, вы считаете, что случай Лисбет Саландер под понятие социального ритуала не подпадает?

— Вы же сами видите, что ее татуировки гротескны и покрывают значительные части тела. Это не просто проявление фетишизма в плане красоты или украшательства тела.

— Сколько процентов?

— Простите?

— При скольких процентах татуированной поверхности тела это перестает быть фетишизмом украшательства и переходит в некое психическое заболевание?

— Вы извращаете мои слова.

— Разве? Как же получается, что, применительно ко мне или другим молодым людям это является, по вашему мнению, частью вполне приемлемого социального ритуала, и в то же время засчитывается в минус моей подзащитной при оценке ее психического состояния?

— Будучи психиатром, я, как уже говорилось, обязан рассматривать картину в комплексе. Татуировки — это лишь сигнал, один из многих сигналов, которые я должен принимать во внимание при оценке ее состояния.

Анника Джаннини несколько секунд помолчала, пристально глядя на Петера Телеборьяна. Потом неторопливо заговорила:

— Но, доктор Телеборьян, вы начали привязывать мою подзащитную ремнями в двенадцать лет, когда ей еще только должно было исполниться тринадцать. В то время у нее не имелось ни единой татуировки, не так ли?

Петер Телеборьян на несколько секунд замешкался. Слово снова взяла Анника.

— Думаю, вы привязывали ее ремнями не потому, что предвидели, что она в будущем собирается делать себе татуировки.

— Разумеется, нет. К ее состоянию в девяносто первом году татуировки отношения не имеют.