Южнее Сталинграда через Волгу переправились 13-й и 4-й механизированные корпуса, 4-й кавалерийский корпус и вспомогательные части – всего свыше 160 000 человек, 430 танков, 550 орудий, 14 000 автомобилей и больше 10 000 лошадей. Переправа также осуществлялась по ночам, небольшими группами. Это была крайне сложная и опасная задача, ведь на реке уже начался ледостав. Замаскировать переправленные войска требовалось до наступления рассвета, и это тоже было непросто. Разумеется, полностью скрыть подготовку к предстоящей операции советское командование не могло, но, как сказал впоследствии один из историков, величайшим ее достижением стала маскировка масштабов наступления.[551]

Немцы из всего этого сделали вывод, что наиболее вероятным местом советского наступления станет Ржевский выступ, удерживаемый 9-й армией. По приказу Сталина, не исключавшего новое наступление на Москву, Жуков подготовил еще одну операцию, под кодовым названием «Марс» (ее предстояло осуществить силами войск Калининского и Западного фронтов). Операция «Марс» началась 25 ноября, через неделю после «Урана». Участвовали в ней 667 000 человек. Вопрос, должен ли был «Марс» стать крупным отвлекающим маневром, призванным помочь «Урану», или это было самостоятельное наступление, получившее развитие в случае неудачи «Урана», дискутируется до сих пор. При этом в контрнаступлении под Сталинградом на одно орудие было почти вдвое больше боеприпасов, что можно считать аргументом в пользу первой версии. Также весьма красноречивым является тот факт, что на разработку «Урана» Жуков потратил гораздо больше времени. Из дневника Жукова следует, что в период с 1 сентября по 19 ноября он провел 19 дней в Москве, всего восемь дней на Калининском фронте и не меньше 52 дней в районе Сталинграда.[552]

В начале осени 1942 года многие представители немецкого генералитета хотя и не разделяли убеждение Гитлера в том, что с Красной армией вот-вот будет покончено, допускали, что конец войны уже близок. Правда, такая точка зрения была не у всех. А вот среди воевавших офицеров к этому времени оказалось намного больше скептиков. Капитан Винрих Бер из африканского корпуса Роммеля, отличившийся во время сражений, получил новое назначение – в штаб 6-й армии. В первый же день начальник разведки подполковник Нимейер подвел его к картам оперативной обстановки. «Дорогой друг, – сказал Нимейер, – посмотрите на все эти красные флажки. Русские концентрируют свои войска вот здесь, на севере, и вот здесь, на юге».[553] Они оба понимали, что это может означать, и в то же время отказывались верить в угрозу окружения.

Паулюс и Шмидт, просмотрев все доклады Нимейера, посчитали его тревоги преувеличенными. Оба генерала допускали возможность массированных атак с поддержкой артиллерии и танков, но крупное наступление… Удар в глубокий тыл с использованием их же собственной тактики Schwerpunkt.[554] Нет, этого не может быть! После того как 6-я армия все-таки попала в «котел», Паулюс утверждал, что видел опасность с самого начала, а Шмидт, напротив, нашел в себе смелость признаться в том, что они серьезно недооценили противника. Что касается Гота, он единственный понимал, чем им всем грозит контрнаступление русских с плацдарма южнее Сталинграда.

В Берлине большинство штабных генералов считали, что у Красной армии нет сил и резервов для двух широкомасштабных операций. Донесения полковника Гелена, хотя и умышленно расплывчатые, чтобы не исключить никакую возможность, продолжали указывать на то, что наиболее вероятно зимнее контрнаступление на участке группы армий «Центр». Ведомство Гелена – 12-й отдела Генштаба «Иностранные армии Востока», который занимался армейской разведкой в отношении РККА, не сумело проследить появление на Донском фронте 5-й танковой армии, сконцентрировавшейся напротив румынских позиций. Только радиоперехват, осуществленный незадолго перед началом наступления, показал немцам, какая страшная ошибка ими допущена.