Музыка призраков - Вэдей Ратнер (2017)

Сидевшие рядом пожилые седовласые супруги, умилившись прелестной малышке, не заметили, как с плюмерии за их спиной спустилась обезьяна и, держась одной рукой за ветку, потянулась к книгам и очкам на столике. Только когда Луна вскрикнула и зааплодировала, будто приглашая обезьяну быть смелее, супруги спохватились и пресекли нахальную кражу. Муж махнул на обезьяну купальным халатом, а жена отскочила на несколько метров, одной рукой зажимая рот, а другой схватившись за сердце. Судя по реакции, это была их первая встреча с мохнатым обитателем здешних лесов. После нескольких шипящих угроз, исходящих от мужчины, обезьяна ретировалась, снова скрывшись в ветвях, но обменявшись на прощанье заговорщическим кивком с Луной.

Успокоившись, пожилые супруги снова уселись в кресла. Эмма перегнулась к ним со своего шезлонга, и, хотя Тира не могла их слышать, она живо представила, что сейчас говорит мамаша Луны: что поделать, с этим приходится мириться, временами неприятно, однако обезьяны придают отелю старомодного очарования, а вообще постояльцам следует помнить, что их вещи могут быть нагло похищены минимум раз за поездку. Ключи, темные очки и сотовые телефоны для обезьян почему-то самая заманчивая добыча. В конце концов, это городские обезьяны и, как сказал Тире старый садовник, работающий в отеле, «мало чем отличаются от нас, свар птеах (домашних обезьян)».

Листва на верхушках деревьев задрожала, зашелестела, и обезьяна появилась на перилах балкона двумя этажами выше. Тире было прекрасно ее видно. Хануман, как она его прозвала, был самой светлой из длиннохвостых макак, которые бродили по территории отеля, с шерсткой настолько мягкой и серебристой, что на солнце казался почти белым. На крошечные плечики было наброшено что-то очень знакомое, похожее на хвост воздушного змея. Тира взглянула на бассейн и нашла глазами смуглую фигурку Луны, наполовину скрытую высокой спинкой пустого пляжного кресла. Похоже, пока Эмма увлеченно общалась с пожилой парой, Луна сняла верх бикини и отдала своему другу. Занятая разговором, Эмма еще не заметила выходки дочурки. Тира невольно захохотала, и дурные предчувствия начали ее отпускать. «Ты любишь детей, – услышала она голос Амары. – Тебе будет весело с этой малышкой из храма». Тира очень жалела, что рядом нет тети. Надо было им приехать в Камбоджу вместе. Ей столько всего хотелось спросить… Отчего, например, Амара так и не вышла замуж и не родила детей? Тира бы обожала двоюродного братика или сестричку. Но в глубине души она знала – это невозможно. Ей вспомнилась сцена, свидетельницей которой она стала лет в двенадцать или одиннадцать, увидев из-за густой листвы то, смысл чего не вполне поняла.

Был вечер. После долгого дня тяжелой работы в жидкой грязи под палящим солнцем все вымылись и разошлись по домам. Остались только Амара и командующая их конг чалат, мобильного рабочего отряда, ответственного за рытье канав для орошения рисовых полей. Женщины стояли рядом в чистом пруду, окруженном зарослями бамбука, по грудь в воде, причем командир отряда почему-то была полностью одетой, а тетка завернулась в свой саронг, выкрашенный в черное, как вся революционная одежда. Командирша вдруг повернулась к Амаре так, что их лица почти соприкоснулись, собрала мокрые волосы Амары, перебросив их вперед, и зарылась в них лицом. Она приникла к груди Амары, к ее гладкой мокрой коже, а потом с головой погрузилась в воду.

Сперва Сутира растерялась, не зная, что делать, но быстро поняла, что надо уйти, оставив Амару наедине с командиршей отряда. Тетка, должно быть, думала, что Сутира ушла домой вместе со всеми, хотя на самом деле девчонка просто не торопилась мыться. Она тянула волынку, ища в рисовых полях крабов и цикад, которых можно было бы прибавить к скудному ужину. Ничего не найдя, Сутира лениво шлепала по раскисшей тропинке, пока не остановилась наконец у бамбуковой рощи с широкой стороны пруда.