Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

Апрель принес новое, еще более плачевное свидетельство положения Конфедерации. Дэвис одобрил указ о мобилизации всех белых мужчин от восемнадцати до тридцати пяти лет сроком на три года. Орри понимал, что это вынужденная мера, и сильно злился, когда президента одинаково проклинали и уличные бродяги, и губернаторы штатов. Двое из таких губернаторов заявили, что оставят дома столько мужчин, сколько захотят, для защиты и закон им не указ.

Макклеллан подходил все ближе, нанося отвлекающие удары в направлении Ричмонда. Хотя его стратегический план пока оставался не слишком понятен, само его присутствие заставляло жителей города нервничать. Дэвис уже отправил семью в Роли. Даже несмотря на блестящие победы Джексона в долине Шенандоа, армия Макклеллана с востока и корпус Макдауэлла с севера в любой момент могли взять город в кольцо.

В один из четвергов середины мая напряжение достигло предела. Пять федеральных кораблей, в том числе броненосец «Монитор», войдя в воды Джеймса, дошли до форта Дрюрис-Блафф, находящегося в семи милях от города. Громилы Уиндера сгоняли людей с улиц, вытаскивали из салунов, чтобы срочно навести временный мост до укрепленного берега Джеймса. Все окна в городе содрогались от непрерывной канонады, которая в конце концов вынудила корабли отступить. Однако несколько часов над Ричмондом витали ветры поражения, и никто не мог забыть этого ощущения.

После Дрюрис-Блаффа Орри стал плохо спать. Чем более тревожной становилась обстановка, тем чаще он задавал себе вопрос: разве может нормальный человек заниматься тем, чем он занимался? Делая одолжение Бенджамину, он пошел к генералу Уиндеру, чтобы найти одного из домашних слуг бывшего министра, который исчез после того, как мордовороты Уиндера сгоняли людей на постройку моста под дулами револьверов. Начальник военной полиции заявил, что ничего подобного его люди не делали, и отмахнулся от вопросов Орри, даже не пытаясь скрыть свою враждебность, ставшую со временем еще сильнее. Перебранки между ними происходили не реже одного раза в месяц.

В город хлынули беженцы – пешие и на всех возможных средствах передвижения. Одни спали прямо на площади Капитолия, другие вламывались в дома тех, кто успел бежать – на поезде, в экипаже или на своих двоих. Орри слышал, что Эштон была среди тех, кто бежать отказался. От этого его неприязнь к сестре ослабла, но не слишком.

Солдаты также заметно увеличили население города. Это были раненые, привезенные с оборонительных рубежей вдоль Чикахомини, или дезертиры, которые резали или стреляли в себя сами, чтобы попасть в тыл, – но кто бы смог отличить одних от других? Они бродили повсюду, словно призраки, в рваных серых мундирах, тощие от голода, с лихорадочно горящими глазами, воняющие грязью, перевязанные бинтами, пропитанными кровью и гноем. День и ночь по улицам грохотали повозки и телеги, оконные стекла дребезжали и трескались, и спать стало просто невозможно.

Вскоре Орри пришлось пережить еще несколько неприятных минут в доме из сосновых досок, где сидел Уиндер со своими подручными. На этот раз он пришел по просьбе министра Рэндольфа, который владел большой семейной фермой рядом с Ричмондом. Один его друг, тоже фермер, отказался продать свою продукцию по заниженным ценам, назначенным начальником военной полиции, и в своем довольно желчном письме в «Ричмонд виг» заявил, что Уиндер представляет собой гораздо более серьезную угрозу для народа, чем Макклеллан. После того как он таким образом выразил свое мнение, его схватили прямо в баре «Эксчейндж» и отвезли на бывшую табачную фабрику на Кэри-стрит, где Уиндер теперь держал тех, чьи высказывания считал крамольными.

Орри пришел в здание военной полиции, чтобы просить об освобождении заключенного. Он назвал дежурному свое имя, но генерал не пожелал его видеть, и Орри пришлось говорить с одним из его штатских сотрудников – высоким тощим человеком, одетым во все черное.