Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

Белая борода Лайджа Фармера, основательно отросшая, колыхнулась на майском ветерке.

– «Ты влек меня, и я увлечен, – сказал он, – Ты сильнее меня – и превозмог, и я каждый день в посмеянии, всякий издевается надо мной»[23]. Принц Джон – прекрасный артиллерист, – добавил он. – А еще любитель дешевых театральных эффектов. Жуткое сочетание. Интересно, это всё или они что-нибудь еще для нас приготовили?

Оказалось, приготовили. Словно желая усилить уже нанесенное оскорбление, какой-то дезертир рассказал, что Макгрудер водил своих солдат маршем по Йорктауну взад-вперед, чтобы убедить врага, что он держит оборону гораздо большими силами, чем те тринадцать тысяч душ, с которыми он теперь отступил. И пока Макгрудер удерживал противника своими дерзкими трюками, главная армия бунтовщиков отошла назад, к намного более надежным оборонительным позициям, втайне подготовленным в глубине полуострова.

Огромные орудия Макклеллана, на установку которых ушло три недели, теперь оказались бесполезными. Неторопливость Малыша Мака дала Джонстону второе преимущество – дополнительное время, чтобы привести подкрепление из западной части штата.

– Эта проклятая война может еще не скоро закончиться, – сказал Билли. – Может, у нас и больше заводов, зато у нашего противника, сдается мне, гораздо больше мозгов.

На это у Лайджа не нашлось подходящего ответа из Священного Писания.

В мае на берегу реки Пэманки Билли записал в дневнике:

Вчера вечером я видел такое, чего мне не забыть до самой смерти.

Вскоре после сигнала отбоя дела вынудили меня отправиться по дороге через невысокие окрестные холмы. Когда я поднялся наверх и оглянулся, перед моим взором вдруг неожиданно предстал весь наш огромный лагерь возле Камберленд-Лэндинга. Под угасающим небом горели сотни красных огней, похожих на огонь плавильных печей завода Хазардов. Онемев от изумления, я наконец понял, что имел в виду Лайдж, когда говорил, как обычно перефразируя Библию, что мы пришли сюда с «весьма, весьма великим полчищем»[24].

Я видел несметные ряды палаток, похожих на типи каких-нибудь кочевых племен. Чувствовал дым полевой кухни и запах конского навоза. Слышал музыку войны, и это не просто песни солдат или сигналы трубы, а ни на минуту не умолкающий гул, сотканный из топота копыт, всегда звучащего по-разному, криков дозорных, бряцания и щелканья оружия и голосов, конечно же, голосов, говорящих о доме, семьях, возлюбленных – на английском, гэльском, немецком, венгерском, шведском – таких разных человеческих языках. Два аэростата из нашего «воздухоплавательного корпуса», привязанные на ночь к деревьям, как какая-нибудь животина, парили в воздухе над святая святых – палатками тех, кто вел нас в этой войне. Яркости добавляли флаги – наши собственные, за честь которых мы сражались, и множество полковых знамен, чьи многоцветные копии гордые полковники дарили хорошеньким девушкам в бесчисленных городах и селах. Я смотрел на эти флаги и видел, как их краски сначала сливаются в алом сиянии заката, а потом угасают, становясь одинаково серыми во мраке ночи.