Заклятие параноика (сборник) - Стивен Кинг (2012)

Правда, летние все любят сборы средств. Стоит упомянуть про сбор денег, как у них загораются и начинают блестеть глаза. Они создают комитет, назначают секретаря и составляют повестку дня. Им это нравится. Но попробуйте вы упомянуть время (если это не время, потраченное на большое шумное сборище, заседание комитета вперемежку с коктейлями), и у вас ничего не выйдет. Ценнее времени для них, похоже, ничего нет. Они его экономят, и, я думаю, если б можно было его консервировать в банках, они бы и этим занялись. Офелия, однако, никогда не жалела своего времени: она не только собирала деньги для библиотеки, но еще и дежурила там. Когда понадобилось драить и чистить военный мемориал, Офелия в халате и с убранными под платок волосами оказалась среди местных женщин, чьи сыновья погибли в трех различных войнах. А когда надо было возить детей на занятия плаванием, вы не реже других могли видеть ее за рулем большого сверкающего пикапа Уэрта Тодда с полным кузовом ребятишек. Хорошая женщина. Не наша, но хорошая. И когда она исчезла, люди заволновались. Хотя горевать никто, пожалуй, не горевал, потому что исчезновение и смерть – вещи разные: когда кто-то умирает – это как отрублено топором, а тут скорее похоже на то, как утекает вода в раковину, но так медленно, что ты понимаешь это, когда только все утекло.

– «Мерседес» она водила, – произнес Хоумер, словно отвечая на вопрос, которого я не задавал. – Двухме-стку спортивную. Тодд его купил для нее году в шестьдесят четвертом или шестьдесят пятом. Помнишь, она возила ребятишек все эти годы, пока у них были занятия? Эти «Лягушки и головастики»?

– Угу.

– Она никогда не выжимала с ними больше сорока, поскольку ребятишки сидели в кузове. Но медленная езда ее всегда раздражала. Про таких говорят «свинцовая нога и подшипник в пятке».

Раньше Хоумер никогда не рассказывал про «своих» летних людей. Но потом умерла его жена. Пять лет назад это случилось. Она перепахивала крутой склон, и трактор опрокинулся вместе с ней. Хоумер тяжело переносил утрату. Года два он горевал, но потом вроде немного отошел. Хотя прежним уже не стал. Похоже было, что он ждал чего-то, ждал своего часа. Проходишь в сумерках мимо его аккуратного маленького дома, а он сидит на веранде весь в дыму, стакан минеральной стоит на перилах, в глазах отражается закатное солнце, и подумаешь – я по крайней мере всегда думал – Хоумер ждет своего часа. Меня это беспокоило гораздо больше, чем я хотел себе признаться. В конце концов я решил, что на его месте я не стал бы ждать чего-то, словно напяливший костюм и наконец-то завязавший правильно галстук жених, который сидит теперь на краю постели в своей комнате на втором этаже и глядит то на себя в зеркало, то на часы над камином, дожидаясь одиннадцати, когда его должны женить. На его месте я не стал бы ждать своего часа, я ждал бы последнего часа.

Но в течение этого периода выжидания, который закончился, когда Хоумер годом позже уехал в Вермонт, он иногда рассказывал о Тоддах. Мне и еще нескольким людям.

– Насколько я знаю, она даже с мужем никогда не ездила быстро. Но когда с ней сидел я, «мерседес» у нее разве что не взлетал.

В этот момент кто-то подъехал к колонке и начал заправлять бак. На машине стоял номерной знак штата Массачусетс.

– Эти новые спортивные машины, которые жгут дорогущий бензин и подпрыгивают каждый раз, когда ты нажмешь на газ, совсем не то. У нее был старый «мерседес» со спидометром, прокалиброванным аж до ста шестидесяти, странного коричневого оттенка. Я как-то спросил у нее, как называется такой цвет, и она сказала, что это «шампань». «Блеск!» – отреагировал я, и она смеялась тогда до упаду. Мне, знаешь, нравятся женщины, которые смеются, когда им не надо объяснять, где смеяться.

Человек у колонки заправил машину.

– Добрый день, джентльмены, – сказал он, приближаясь к ступенькам.

– Добрый день, – ответил я, и он зашел в магазин.