– Хорошо. – Джимми пошел к лифтам.

– Смерть, смерть, смерть, – прошептала она, когда он уже не мог ее слышать. И тогда ее охватила паника.

Эллен. 20.40

Маленькой девочке было восемь лет. Ровно столько, сколько тогда было Эльзе.

Эллен открыла глаза. Несколько раз моргнула. Ей стало жарко, и она сняла куртку. От шума вентиляции в ушах гудело. Земля уходила из-под ног, и ей пришлось схватиться за раковину, чтобы не упасть.

– Смерть, смерть, смерть, – прошептала она, тщательно выговаривая каждую букву. От боли в груди она едва могла дышать.

Кто-то дернул ручку двери.

Эллен открыла кран до упора, наклонилась и, налив воду в сложенные в горсть ладони, ополоснула лицо.

– С тобой все в порядке?

– Да-да, – ответила она, пытаясь говорить нормальным голосом. Увидев себя в зеркале, снова быстро опустила глаза.

Дыши Эллен, попробуй дышать.

– Ну что там?

– Я сейчас! – Закусив губу, она обеими руками держалась за раковину. Из крана по-прежнему хлестала вода. Она закрыла кран, оторвала кусок бумажного полотенца и вытерлась.

Смерть, смерть, смерть. Последний из вереницы психологов, с которыми она имела дело, посоветовал ей повторять как заклинание какие-нибудь слова, чтобы не дать панике взять верх. Сначала Эллен это казалось банальным, но она решила попробовать. Она где-то вычитала, что Астрид Линдгрен всегда начинала разговор со своими сестрами именно с таких слов, чтобы потом больше не пришлось говорить о страшном. Эллен выбрала для повтора слово, которое больше всего пугало ее и воскрешало воспоминания, которые она хотела, но не могла стереть из памяти. В печали и потере была такая же определенность, как и в самой смерти. Иногда ей это действительно помогало.

Она взялась за ручку двери, но передумала. Исступленно щелкнула пальцами, последний раз пытаясь сбить мозг с толку.

Надо прийти в себя, здесь нельзя больше оставаться. Дрожащими руками Эллен открыла дверь.

– В этом здании есть и другие туалеты, – бросила она коллеге, пройдя мимо нее на свое рабочее место.

Ей казалось, что все на нее смотрят. Ей хотелось поехать домой, раздеться и залезть в постель. С головой забраться под одеяло и отключиться, но сейчас она и мечтать об этом не смела.

Руки по-прежнему дрожали, когда она достала телефон и набрала номер Уве.

– Почему я ничего не знала о девочке, которая пропала с теннисного корта? – Она не сочла нужным поздороваться.

Уве рассмеялся на другом конце провода.

– Не понимаю, с каких пор вы начали интересоваться сбежавшими детьми? У вас что там, новостная засуха? Хотя на улице льет как из ведра.

Она действительно услышала, как ему самому понравилась его гётеборгская шутка.

Эллен зашла в один из свободных конференц-залов, чтобы никто не мешал.

– Это мне решать, что для нас новость, а что нет.

Между ними существовала договоренность. Уве, работающий в полиции отвечал за связи с прессой и знал практически обо всех происшествиях.

Все журналисты работали с осведомителями. В этом не было ничего особенного. Гордиться тут было нечем, для Эллен это было неизбежным злом. По условиям сделки Уве должен был следить за тем, чтобы она получала соответствующую оперативную информацию.

В том, что Уве не связался с ней, на самом деле не было ничего странного. Исчезновение людей более обычное дело, чем можно подумать, и когда за ним не стоит преступление, об этом редко узнают новостные редакции. Если на ТВ4 все же становилось известно о пропаже человека, они не спешили это обнародовать, пока не убеждались в том, что это преступление, которое представляет всеобщий интерес. Но с приходом Джимми на место начальника наступили новые времена.

– Почему ты говоришь, что она сбежала? Вам это известно?

– Потому что чаще всего так и бывает. Сейчас наши сотрудники едут на корт, чтобы поговорить с ее родителями.