Победа разума над медициной. Революционная методика оздоровления без лекарств - Лисса Рэнкин (2013)

В качестве примера такого «неправильного поведения тела» Харрингтон приводила результаты воспитания детей, которые жили в дорогих интернатах, у которых не было ни в чем нужды, но которым не хватало любви, и поэтому их развитие – умственное и психическое – отклонялось от нормы. Автор также приводила в качестве примера случаи слепоты у 200 камбоджийских женщин, которых «красные кхмеры» заставили смотреть на пытки и казнь близких. И хотя у этих женщин не было выявлено никакой патологии в области глаз, они утверждали, что просто «плакали горько, пока совершенно не ослепли».

Разумеется, что-то в этом было. Нервное напряжение заставило меня продолжить изыскания. Я начала копать глубже, и меня заворожило понимание того, как все это могло происходить. Какие у нас есть доказательства, что силой разума можно трансформировать тело? Какими физиологическими силами можно объяснить такие процессы? Что можно сделать, чтобы контролировать эти целительные силы?

Если бы мне удалось ответить на эти вопросы, то моя жизнь обрела бы смысл, жизнь не простого слушателя всех этих удивительных историй, а целителя.

Когда я изучала связь тела с разумом, мне не было ясно, где мое место в медицине. После 20 лет практики я разочаровалась в нашей неудачной системе здравоохранения, при которой нужно было успеть принять до 40 пациентов в день, когда на каждого приходилось всего 7,5 минут времени. Когда совсем не было времени ни поговорить, ни, тем более, установить доверительные отношения. Я была на грани ухода из медицины, когда внезапно одна из моих старых пациенток в письме ко мне призналась, что хотела было доверить мне тайну, которую скрывала. Она долго репетировала при поддержке мужа. И когда наконец решилась открыться мне, то я просто не нашла для нее времени. По ее словам, у меня были в тот момент взъерошенные волосы и на мне была грязная медицинская униформа. Ей показалось, я всю ночь принимала роды. Не исключено, что так и было. Она знала, что я устала, но все же надеялась, что я присяду рядом с ней на стул, сочувственно возьму ее за руку и найду в себе достаточно участия и внимания, чтобы она могла спокойно рассказать о том, что ее беспокоит. Но, по ее словам, у меня были пустые, ничего не выражающие глаза. Я была словно робот, так и не отошла от порога и не приблизилась к ней.

Прочитав письмо, я едва не задохнулась. Ощутила стеснение в груди и поняла, что подобная медицинская практика – это совсем не то, к чему я стремилась в своей профессии. Я пошла в медицину по зову души, как обращаются в священники – не для того, чтобы наспех выписывать рецепты или как машина проводить осмотры, но чтобы исцелять людей! Меня в медицинскую профессию привело стремление к сердечному участию, к тому, чтобы заботливо держать пациента за руку, чтобы облегчить страдание, ускорить выздоровление, если это возможно; а когда надежды на выздоровление нет – смягчить одиночество и отчаяние.

Если я лишилась этого, то потеряла все. Каждый день такой врачебной практики разрушал меня как цельную личность. Я знала, к какой медицине стремилась моя душа. Однако чувствовала себя беспомощной, не способной установить душевную связь с пациентами, ощущала себя жертвой курирующих медицинских компаний, фармацевтической промышленности, недобросовестных юристов, политиков и прочих факторов, которые делали пропасть между мной и пациентами все глубже и шире.

Я чувствовала себя обманщицей, продажным человеком, дешевым пластиковым муляжом врача и мечтала вернуться в то время, когда была студенткой с идеалистическими взглядами. Но какие альтернативы у меня были? В семье я единственная зарабатывала на жизнь, мне нужно было выплачивать долги за собственное обучение в медицинской школе и за обучение мужа, надо было платить по закладным на дом, а также копить на будущее обучение новорожденной дочери в колледже. Так что об уходе из профессии не могло быть и речи.