— Надеюсь, она поедет с нами, милорд, — спокойно ответил Браун.

Оставив ее здесь, он может не увидеть ее до конца войны — лет двадцать; если останется здесь с ней — попадет в тюрьму.

— Она сможет ехать верхом?

— Сможет, сэр.

— Проследите, чтобы она была готова. Мы возьмем с собой только седельные вьюки. Она будет сопровождать мадам виконтессу.

— Спасибо, милорд.

Две сотни золотых наполеонодоров представляли собой нелегкую ношу, но обойтись без них было никак нельзя. Хорнблауэр, обутый в сапоги для верховой езды, сбежал вниз по ступенькам. Мари, в черном платье и элегантной треуголке с пером, была уже в главном зале. Он окинул ее взглядом: ничто в ее наружности не могло привлечь излишнего внимания — по моде, но скромно одетая дама.

— Мы возьмем с собой кого-нибудь из слуг? — спросила она.

— Они все слишком стары. Лучше обойтись без них. Граф, ты, я, Браун и Анетта. Нам понадобится пять лошадей.

— Так думала и я, — ответила Мари. Она великолепно держалась в трудную минуту.

— Мы пересечем мост в Невере и направимся к Буржу и Ла Рошели. В Вандее наши шансы будут наибольшими.

— Лучше выбираться из рыбацкой деревушки, чем из крупного порта, — заявила Мари.

— Совершенно верно. В прочем, мы озаботимся этим, когда доберемся до побережья.

— Хорошо.

Она понимала важность единоначалия, хотя в любой момент готова была помочь советом.

— Что с твоими драгоценностями? — спросил Хорнблауэр.

— Я положила бриллианты в седельный мешок.

В этот момент вошел граф, в сапогах со шпорами. Он принес маленький кожаный саквояж, в котором что-то звякнуло, когда его поставили на пол.

— Двести наполеонодоров, — сказал граф.

— У меня столько же. Этого должно хватить.

— Думаю, будет лучше, если они не будут звенеть. Я оберну их тканью, — сказала Мари.

Вошел Феликс, который принес седельные сумы графа и сообщил, что лошади готовы, а Браун и Анетта ожидают их во дворе.

— Нам пора, — сказал Хорнблауэр.

Прощание было печальным. Женщины плакали, милое личико Анетты было все залито слезами, только мужчины, прошедшие суровую школу службы у господ, хранили молчание.

— Прощай, мой друг, — произнес граф, протягивая руку Феликсу. Оба они были старыми людьми, и нельзя было исключать возможности, что они никогда не свидятся вновь.

Всадники выехали со двора замка и направились по дороге вдоль реки. Была грустная ирония в том, что стоял прекрасный весенний день, яблоневые цветы дождем сыпались на них, а Луара весело поблескивала. За первым поворотом дороги открылся вид на шпили и башни Невера, за следующим они уже могли ясно различить украшенный орнаментом дворец Гонзага. Хорнблауэр бросил на него рассеянный взгляд, моргнул, затем посмотрел снова. Рядом с ним была Мари, за ней ехал граф. Хорнблауэр повернулся к ним, прося подтвердить свое предположение.

— Это белый флаг, — сказала Мари.

— Я тоже так думаю, — удивился Хорнблауэр.

— Мое зрение таково, что я вообще не вижу никакого флага, — с сожалением произнес граф.

Хорнблауэр повернулся к Брауну, едущему рядом с Анеттой.

— Над дворцом белый флаг, милорд.

— В это трудно поверить, — сказал граф. — Новости, полученные мной утром, пришли из Невера. Борегар, здешний перфект, сразу перешел на сторону Бонапарта.

Действительно странно, даже если белый флаг случайно оказался здесь.

— Скоро мы все узнаем, — сказал Хорнблауэр, подавляя естественное желание перевести лошадь с рыси на галоп.

Они приближались, белый флаг развевался по-прежнему. У ворот таможни стояло с полдюжины солдат в серых мундирах, за которыми были привязаны серые кони.

— Это королевские Серые мушкетеры, — сказала Мари. Хорнблауэр узнал эти мундиры. Он видел их в резиденциях короля как в Тюильри, так и в Версале.

— Серые мушкетеры не причинят нам вреда, — заявил граф.