Последний пир - Джонатан Гримвуд (2013)

За первые две недели в школе Сен-Люс я многое узнал от Эмиля: каких мальчишек и учителей остерегаться, кому можно доверять и что такое каникулы. Эмиль стал мне настоящим другом. Однажды какой-то мальчик — старше и сильнее меня, поскольку я был самым маленьким в школе, — попытался забрать мою рабочую тетрадь. Его тетрадь украли, а такая потеря каралась поркой. Эмиль тут же за меня вступился, и вместе мы легко прогнали обидчика.

Наша дружба длилась многие годы, и разбить эти узы могли только узы другие, куда более могущественные и беспощадные. Но это произойдет в столь отдаленном будущем, что мальчишками мы не могли о нем и помыслить: наши дни тянулись целую вечность, а память жадно проглатывала все подробности об окружающем мире.

— Надо хорошо учиться, хорошо играть в спортивные игры, хорошо драться… — Эмиль скорбно ухмыльнулся и потрогал уже желтеющий синяк, который я ему поставил. Из солидарности я дотронулся до разбитой губы, хотя болячка уже почти сошла, а отек — и подавно. Писаные правила понять и запомнить не составляло труда, к тому же они всегда были на виду, на табличке в главной рекреации. С неписаными правилами дело обстояло куда сложней. Однако (это относилось и к школе, и к миру взрослых) любые правила можно было упростить и свести к самым главным. Этим Эмиль и занимался, широко расставив ноги и убрав руки за спину, — наверняка такую позу принимал его отец, выступая в суде.

— Драться можно и нужно, но не забывай и читать.

Я вопросительно посмотрел на него.

— Тогда учителя оставят тебя в покое.

Видимо, он имел в виду, что доктор Паскаль и прочие учителя должны как можно чаще видеть меня за учебой, а мальчишки — в драках. На всякий случай я уточнил. Эмиль кивнул. Мне было шесть, а ему целых восемь: уж он-то знал, как устроен мир. Я приложил все силы, чтобы выполнять его наставления, и в результате учителя меня любили, а друзей становилось все больше. Побитые мной мальчишки хотели со мной дружить, чтобы избежать побоев, их приятели тоже. Через некоторое время я перестал драться и считать друзей. Они по-прежнему хорошо ко мне относились, но ничего не получали взамен. Эмиль стал исключением.

Мы вместе играли, и его отец даже разрешил мне погостить у них в выходные. Я приехал в грязных обносках, а покинул их дом в одежде Эмиля, из которой тот вырос. Что еще важнее — я вволю наелся и набил карманы кусками разных сыров. Мама Эмиля подивилась моей любви к рокфору и спросила, где я его пробовал.

— Меня угостил его высочество регент.

Она взглянула на мужа, затем на Эмиля — тот пожал плечами, допуская, что я говорю правду, но не зная наверняка. Мне пришлось рассказать Эмилю, как герцог Орлеанский оказался во дворе моего дома и уехал, оставив позади десяток повешенных на деревьях крестьян. Про жуков я умолчал.

Эмиль потом передал мне слова матери: иногда судьба бывает милостивее, чем это нам кажется. Иногда она даже добра к тем, кто отчаянно нуждается в ее доброте. Я полюбил мадам Дюра всем сердцем, и она заменила мне мать. Эмиль считал меня своей собственностью и поэтому тоже хотел, чтобы я ей понравился. Его, единственного ребенка, баловали и ласкали, как дофина. Даже сварливый господин Дюра одобрил мою дружбу с сыном.

Он был невысокого роста, носил дорогую одежду и драгоценный перстень на пальце, верхнее платье застегивал наглухо и регулярно чистил ногти. Порой я замечал, как он переводит взгляд с меня на сына и обратно, словно пытаясь найти сходства и отличия. Эмиль был опрятней и по-прежнему выше меня, хотя я уже подрос. Ел я больше, с удовольствием уминая все, что давали, — и этим заслужил любовь мадам Дюра, крупной женщины в золотых браслетах, которая обожала устраивать в саду званые ужины. Господин Дюра представлял интересы школы и барона де Бельви, поэтому его сына приняли в школу, а меня отпустили на каникулы к ним в гости.