– Ты действительно так это помнишь?

Открытое и правдивое выражение лица Карен было ей ответом.

Ким уже сталкивалась с этим раньше. Некоторые люди предпочитают переписывать свое прошлое. Создавать нечто абсолютно новое, чтобы как можно дальше отодвинуть от себя реальные факты. Стоун же предпочитала раскладывать факты по ячейкам и больше к ним не возвращаться.

– Карен, никаких сестринских отношений между нами не было, и никто никого не берег.

– Я знаю, что в те времена была немного агрессивной, но все это из-за…

– Ты была эгоисткой, которая хотела иметь все, что было у других девочек, – честно призналась Ким.

Честно говоря, она с бо́льшим удовольствием оставила бы воспоминания Карен в покое – пусть себе живет в этом созданном ею самой мирке, – но та сама завела этот разговор, а Ким никогда не любила прятать голову в песок.

Детство у всех у них было тяжелым. Некоторые дети сбивались в шайки – им важно было чувствовать свою принадлежность, пусть даже и к подобию семьи. Ким к ним не принадлежала. Она никогда не устанавливала длительные отношения и крепкие связи с кем бы то ни было. А вот задир и забияк ненавидела всей душой.

Начиная с шести лет ее жизнь время от времени пересекалась с жизнью Карен, и ей сложно было назвать эти моменты приятными. Но только в последней приемной семье им пришлось соединиться надолго.

– Ты помнишь такую индийскую девочку Шафилею, которую у нас все презирали? – спросила Ким.

Карен задумалась.

– Ах да, ну конечно. Она была смешная, правда? Если я правильно помню, у нее была большая голова.

Да, у нее действительно была большая голова и очень маленькое тело. Ее отобрали у родителей, которые до этого месяцами морили ее голодом, потому что на ней в клочья изорвались слишком тесные для нее джинсы. Ким слышала, как приемные родители жаловались на жесткую диету и специальное меню, которых им приходилось придерживаться, чтобы постепенно нарастить девочке мышечную массу.

Пару раз Стоун пыталась поговорить с Шафилеей, но даже визиты к врачу три раза в неделю не заставили девочку разговориться.

– А ты помнишь напитки, которые она пила после чая?

– Конечно. Мы все еще не могли понять, почему ей дают молочный коктейль, а нам – нет, – улыбнулась Карен.

Ким с трудом смогла скрыть свое удивление этими извращенными воспоминаниями. Она никак не могла понять, где была она сама, когда их тогдашний дом неожиданно превратился в волшебный дворец, полный бабочек и эльфов. Ведь в реальности дом ее последней приемной семьи был строением из двух объединенных муниципальных коттеджей, в котором кроватей было больше, чем в магазине «ИКЕА».

– Это был протеиновый напиток, сделанный для того, чтобы укрепить ее истощенное голодом тело.

– А я и не знала…

– Так вот, я поймала твою лучшую подругу, когда та, засунув голову Шафилеи в унитаз, держала ее там до тех пор, пока девочка не отдала ей свой напиток.

Карен с сомнением посмотрела на Ким и стала качать головой.

– Девочке было десять лет.

На лице Карен появилось выражение ужаса. Всего на год старше ее собственной дочери.

– Нет, ты ошибаешься, – сказала она, хотя в ее словах не было уверенности убежденного человека.

– А разве твоя подружка не вплетала себе в волосы розовые блестящие ленты? – огрызнулась Ким.

– Боже мой, так, значит, это была ты? – Рука Карен метнулась к ее рту.

Ким промолчала.

– Значит, это ты избила Элайн. Ни она, ни ты ничего об этом не говорили, но я все хорошо помню. И теперь, задним умом, я понимаю, что она действительно тебя ненавидела.

Наконец-то, подумала Ким, у тебя хоть что-то проясняется в мозгу.

Она совсем не гордилась тем, что сделала в тот день, но иногда с забиякой приходится говорить на его собственном языке.

Обе женщины замолчали, как будто погрузились в воспоминания о прошлом.