Пустой Трон - Бернард Корнуэлл (2015)

Я дал шпоры, держа меч низко и высматривая белую кобылу по кличке Гаст. Она обнаружилась шагах в пятидесяти или шестидесяти. Ее наездник, с клинком в руке, спешил к остаткам отряда Хаки, но три другие лошади преградили Гаст тропу, заставив свернуть. Потом я забыл про Гаст – противник обрушил на меня меч. Норманн потерял шлем, половина его лица была залита кровью. Она сочилась также из раны на поясе, но лицо его было суровым, закаленным в битвах, а удар сопровождался могучим боевым кличем. Я выбросил навстречу Клюв Ворона, и клинок врага разломился пополам, причем верхний конец вонзился в луку моего седла и застрял в ней. Нижняя половина распорола мой правый сапог. Противник пошатнулся, а у меня по ноге заструилась кровь. Я опустил Клюв Ворона, дробя ему череп, и поехал дальше. На глаза мне попался спешившийся Гербрухт, который кромсал секирой мертвого или почти мертвого северянина. Он уже выпотрошил несчастного, а теперь явно намеревался отделить кости от плоти и яростно вскрикивал, круша тяжелым лезвием мешанину из мяса, крови, рваной кольчуги и расщепленных костей, втаптывая все это в траву.

– Что ты делаешь?! – рявкнул я.

– Он меня жирным обозвал! – крикнул в ответ фриз, присоединившийся к нашей дружине этой зимой. – Этот ублюдок назвал меня жирным!

– Ты и есть жирный, – совершенно справедливо заметил я.

Живот у Гербрухта был как у борова, ноги толщиной с дерево, а под щетиной прятался тройной подбородок, но при этом он обладал жуткой силищей. Ужасный противник на поле боя и надежный сосед в «стене щитов».

– Теперь уже больше не обзовет! – фыркнул фриз и погрузил секиру в череп покойника, расколов лицевую часть и обнажив мозг. – Тощий мерзавец!

– Ты чересчур много ешь, – сказал я.

– Я постоянно голоден, вот и ем.

Я развернул коня и увидел, что бой закончился. Хаки и его щитоносцы еще сражались, но были окружены и слишком малочисленны. Саксы спешивались, чтобы добить раненых и снять с убитых кольчуги, оружие, золото и серебро. Как и все северяне, эти воины носили браслеты, доказывающие их подвиги. Все добытые браслеты, а также фибулы, накладки с ножен и шейные цепи мы сваливали на изрезанный мечом, заляпанный кровью плащ. Я надел браслет, снятый с трупа чернобородого, на левую руку, добавив к прочим. Он был из золота, с угловатыми письменами, какие в ходу у норманнов.

Ситрик ухмылялся.

– Единственный уцелевший, господин, – сообщил он, указывая на перепуганного парня, почти уже мужчину.

Я кивнул:

– Подойдет. Отруби ему правую руку и дай коня. И пусть уезжает.

Хаки наблюдал за нами. Я подъехал к уцелевшим норманнам поближе и уставился на ярла. Это был коренастый мужчина со шрамом на лице и каштановой бородой. Он потерял в схватке шлем, и на косматых волосах темнела кровь. Уши у него оттопыривались, как ручки у кувшина. Он с вызовом смотрел на меня. На покрытой кольчугой груди висел золотой молот Тора. Вокруг ярла я насчитал двадцать семь бойцов. Они образовали тесный круг, выставив щиты.

– Стань христианином, – обратился я к нему по-датски. – И быть может, останешься жить.

Хаки меня понял, хотя едва ли владел этим языком. Он рассмеялся в ответ на мое предложение, потом сплюнул. Я и сам не был уверен, говорю ли правду, хотя нередко врагов щадили, если они соглашались креститься. Решающее слово принадлежало не мне, а человеку на высокой белой кобыле по кличке Гаст. Я повернулся к кольцу всадников, окружавших северян. Всадник на белой лошади посмотрел сквозь меня:

– Хаки брать живым, остальных убить.