Ночная школа - Доэрти Кристи (2013)

Когда Элли поднимала спланировавшую на пол первую страницу, у нее дрожали руки. Она кое-как сунула бумаги в конверт и бросила письмо на стол.

«Это что же: школа — или тюрьма?»

Бегом спустилась на первый этаж и пошла на кухню, где мать готовила ланч.

— Я звоню Марку, — тоном, не терпящим возражений, объявила она, хватая телефон, который словно по волшебству появлялся на холодильнике всякий раз, когда родители оказывались дома.

— Неужели? — Мать положила кухонный нож на стол и посмотрела на нее.

— Если меня отправляют в тюрьму, я имею право на один телефонный звонок, не так ли? — сказала Элли громким голосом, в котором проступали страх и негодование. Попытки родителей перевоспитать ее зашли слишком далеко!

Мать некоторое время пристально смотрела на нее, потом пожала плечами, взяла нож и принялась нарезать помидоры тонкими ломтиками.

— Ну что ж, звони, если хочешь…

Элли помедлила, прежде чем набрать нужный номер. Дело в том, что он был забит в память ее сотового, и ей самой редко приходилось его вспоминать.

Несколько длинных гудков.

— Слушаю вас. — Голос Марка показался ей таким знакомым и родным, что она едва не разрыдалась в трубку.

— Привет. Это Элли.

— Элли? Вот черт! Где ты все это время пропадала? — В его голосе слышалось облегчение — такое же, какое испытывала сейчас она сама.

— Сидела под домашним арестом. — Элли злобно посмотрела в спину матери и добавила: — У меня отобрали телефон и компьютер и запретили выходить из дома. А как дела у тебя?

— Как обычно. — Он рассмеялся. — Родители ходят как оплеванные, школьная администрация мечет громы и молнии, но через некоторое время все так или иначе утрясется.

— Тебя выгоняют?

— Выгоняют? Из школы? Ну, нет. А тебя?

— Типа того. Короче, родители отправляют меня в концентрационный лагерь, который почему-то упорно называют загородной школой. По-моему, она находится где-то в Монголии.

— Ты серьезно? — В его голосе проступила неподдельная озабоченность. — Но это ужасно. И с какой стати на тебя так взъярились? Ведь никто не пострадал. А все остальное Росс как-нибудь переживет. Мне, например, скорее всего дадут несколько дней общественных работ, заставят принести персональные извинения, после чего вновь разрешат посещать занятия. Не могу поверить, что у тебя такие суровые старорежимные предки. Ведь это их инициатива, как я понимаю?

— То-то и оно. И я тоже не могу в это поверить… Кстати, мои старорежимные предки сказали, что как только я попаду в эту так называемую школу, у меня не будет никаких возможностей общаться с тобой. Но на тот случай, если тебе все-таки захочется разыскать меня, запомни, что это заведение называется Кимме…

Неожиданно в трубке поселилась мертвая тишина. Ни Марка, ни гудков. Элли подняла глаза и увидела, что мать держит в руке телефонную вилку, которую только что вытащила из розетки. Лицо ее оставалось бесстрастным.

— Хватит нести чушь, — спокойно сказала она и, подойдя к дочери, вынула у нее из руки трубку и положила на рычаг.

Потом мать как ни в чем не бывало вернулась к помидорам, Элли же осталась стоять там, где стояла, и молча смотрела на нее, то бледнея, то краснея. Но когда к горлу подступили рыдания, быстро повернулась на каблуках и пулей вылетела из кухни.

— Вы… любимые мои родители… вы окончательно спятили! — Она начала произносить эту фразу медленно и очень тихо, но, пока поднималась по лестнице, последние слова переросли в яростный вопль. Захлопнув за собой дверь, Элли некоторое время стояла в центре комнаты и отстраненным, будто чужим взглядом рассматривала находившиеся в ней предметы. Эта комната больше не казалась ей домом.

Когда настало яркое, солнечное и жаркое утро среды, Элли испытала немалое удивление: ей вдруг стало куда спокойнее и легче. Все оттого, что первая часть наказания — ненавистный домашний арест — подходила к концу.