Она молча посмотрела на языки пламени в камине и подумала, что сказал бы Струан, если бы узнал, что она внучка Жэнь-гуа – вторая дочь пятой жены его старшего сына Хао-гуа. И она опять спросила себя, почему ей запретили рассказывать об этом Струану – запретили под страхом исключения ее имени из родовых списков навечно. Странно, в который раз подивилась она этому запрету. И задрожала при мысли о том, что может быть отлучена от семьи, поскольку это означало бы, что не только она, но и ее дети, и дети их детей, и их внуки отпадут от главного ствола и тем самым лишатся той взаимной поддержки и защиты, которая связывает кровных родственников и является краеугольным камнем китайского общества. Камнем вечным, неподвластным разрушительной силе времени. Ибо пять тысячелетий развития и постоянного поиска научили этот народ, что лишь одно в мире людей имеет непреходящую ценность, служит каждому безопасным прибежищем и достойно сохранения – семья.

И она задумалась, какова же подлинная причина, по которой ее отдали Струану.

– Вторая дочь пятой матери, – сказал ей Хао-гуа в день ее пятнадцатилетия, – мой достойнейший отец решил оказать тебе великую честь. Ты будешь отдана тайпану всех варваров.

Это известие повергло ее в ужас. Ни разу в жизни она не видела ни одного варвара, и они представлялись ей грязными, отвратительными пожирателями людей. Она расплакалась, умоляя отца сжалиться над ней, а потом ей тайком показали Струана, когда тот приходил к Жэнь-гуа.

Светловолосый гигант напугал ее, но она, по крайней мере, могла убедиться, что он не обезьяна. Однако и после этого она продолжала молить родителя отдать ее замуж за китайца.

Но Хао-гуа был непреклонен и поставил ее перед выбором:

– Подчинись или покинь этот дом и будь изгнана из семьи навсегда.

Поэтому Мэй-мэй переехала в Макао и поселилась в доме Струана. Ей было приказано доставлять ему удовольствие и радость. А также выучить язык варваров. И обучить тайпана китайским обычаям, но так, чтобы сам он и не догадывался, что его учат.

Раз в год Жэнь-гуа и ее отец присылали кого-нибудь с новостями о семье и узнавали, насколько она продвинулась в том, что ей поручено.

Все это очень странно, думала Мэй-мэй. Конечно же, меня послали сюда не для того, чтобы шпионить за Струаном, а для того, чтобы стать его наложницей. И конечно же, ни отец, ни дедушка не стали бы этого делать с легким сердцем, ведь она была их крови. Разве не считалась она любимой внучкой Жэнь-гуа?

– Так много серебра, – проговорила Мэй-мэй, избегая ответа на его вопрос. – Так много – это ужасно большой соблазн. Огромный. И все в одном месте: одна лишь попытка – нападение, кража – и двадцать, сорок поколений никогда не узнают, что такое бедность.

Какой же я была дурочкой, что боялась тайпана. Он такой же мужчина, как любой другой. И он мой господин. Очень-очень мужчина. А я скоро стану тайтай. Наконец-то, после стольких лет. И тогда у меня наконец-то будет лицо.

Она низко поклонилась:

– Ты оказал мне большую честь тем, что доверился мне. Я буду вечно благословлять твой йосс, тайпан. Твой дар велик, ты даешь мне так много лица. Потому что любой на моем месте постарался бы украсть такое богатство. Любой.

– Как бы ты взялась за это дело?

– Послала бы А Гип к хоппо, – не задумываясь, ответила она и опять помешала мясо в горшке. – Если пообещать ему пятьдесят процентов, он забудет даже об императоре. Он позволит тебе остаться – тайно, если ты пожелаешь, – пока не прибудет лорча. Когда он убедится, что это та самая лорча, он позволит тебе так же тайно проникнуть на нее и перехватит где-нибудь ниже по реке. И перережет тебе горло. Но потом он отнимет у меня мою долю, и мне придется стать его женщиной. Мерзкое черепашье дерьмо! За весь чай Китая я не лягу в постель с этой развратной свиньей. У него ужасно гнусные повадки. Ты знаешь, что он почти не мужчина?

– Что? – переспросил Струан, занятый своими мыслями.