Вызвали врача, и он сказал, что виноват тот слой жира, что окутал горло Банни и мешает ему нормально дышать; а также, разумеется, ему мешает тот жир, что у него на груди, да и ослабевшие мускулы попросту не способны приподнимать и поддерживать такой огромный вес. Спать на спине ему ни в коем случае больше нельзя, сказал врач, иначе он может попросту задохнуться. И теперь, видимо, он будет вынужден двадцать четыре часа в сутки находиться в полусидячем положении.

К концу второй недели Ли, вернувшись с работы, обнаружила, что Банни обделался. В то утро никто из социальных работников к нему не пришел, и он просто не смог дольше терпеть. Запах она, разумеется, почувствовала сразу, как только вошла, и уже подумывала, не закрыть ли ей потихоньку дверь и не вернуться ли в отцовский дом, но тут Банни окликнул ее:

– Ли?

И она прошла дальше, в гостиную.

– Извини, мне так неловко, – пробормотал он.

Она налила в пластмассовый тазик горячей воды, прихватила из ванной мыло, мягкие салфетки, рулон туалетной бумаги и полотенце. Затем помогла Банни перевернуться на бок. Кожа на заду и на бедрах у него была воспаленной, покрытой пятнами и большими темно-красными прыщами. Какое-то количество кала попало на простыню, остальное застряло у него между ягодицами, и Ли, чтобы убрать все это, пришлось извести невероятное количество туалетной бумаги, сминая ее в комок и смачивая водой из тазика. Затем она отстегнула углы простыни и синтетической клеенки, подложенной под нее, чтобы защитить матрас, вытащила все это из-под Банни и сухими краями простыни постаралась вытереть его дочиста. Простыню она потом сунула в стиральную машину, а клеенку – в двойной полиэтиленовый пакет.

Но в целом все оказалось не так страшно, как она ожидала. В общем, примерно то же самое она делала бы для своих детей, если бы ее жизнь повернулась иначе.

Смачивая фланелевые салфетки в мыльной воде, Ли тщательно протерла Банни все тело, стараясь приподнять и промыть каждую складку, после чего досуха вытерла его полотенцем и оставила лежать на боку голым, чтоб немного проветрился. Фланелевые салфетки и полотенце она тоже сунула в стиральную машину; затем тщательно вымыла пластмассовый тазик и застелила постель чистой простыней, а под простыню подложила новую клеенку, которую нашла в буфете на кухне. Тело Банни она щедро посыпала специальной присыпкой от прыщей и пролежней и только после этого разрешила ему перевернуться и поудобнее устроиться в привычной полусидячей позе.

– Ты самый добрый человек из всех, кого я когда-либо знал! – с благодарностью выдохнул он.

Навестив отцовский дом, Ли обнаружила на коврике перед дверью письмо из городского совета, в котором сообщалось, что в связи со смертью ее отца завершается и срок аренды дома, который, если не будет подано соответствующее заявление, к концу месяца придется освободить.

Она отнесла отцовские пластинки в местное представительство общества «Оксфам»[16]. Higher and Higher Джеки Уилсона, Up, Up, and Away группы The Fifth Dimension, Nothing Can Stop Me Джина Чандлера…[17] Вернувшись, она взяла небольшую картонную коробку из кооперативного магазина и сложила туда те немногочисленные вещи, которые ей вроде бы хотелось сохранить, потому что она помнила их с детства: сову из желтого стекла, коробочку с почерневшими серебряными чайными ложечками, лежащими на поблекшем пурпурном плюше, декоративную тарелку с видом залива Робин Гуда. Затем Ли заперла дверь и бросила ключи в почтовую щель на двери. А картонную коробку она, вернувшись в дом Банни, засунула под кровать.

* * *