Посткапитализм. Путеводитель по нашему будущему - Пол Мейсон (2015)

Если бы дело ограничилось несколькими бунтарскими районами в стране, постоянно пребывающей в состоянии хаоса, то это было бы просто любопытным случаем и не более того. Но волнения в Италии отразили изменения, которые происходили во всем развитом мире; 1969 год должен был стать началом периода повсеместной экономической борьбы, которая постоянно выливалась в политические конфликты и привела к полному переосмыслению западной экономической модели.

Важно понимать последовательность событий, поскольку в популярной литературе крах кейнсианства зачастую сводится к одному-единственному моменту. В 1971 году длительный послевоенный подъем выдохся. Но отмена фиксированных обменных ставок, как ни парадоксально, дала каждой стране возможность «разрешить» напряженность в сфере зарплат и производительности за счет разгона инфляции. Затем, когда в 1973 году резко выросли цены на нефть, что привело к двузначной инфляции, прежнее соотношение между зарплатами, ценами и производительностью просто перестало существовать.

В странах ОЭСР трансфертные платежи, т. е. пособия для малоимущих, социальные выплаты и т. д., составлявшие 7,5 % ВВП в период экономического бума, достигли 13,5 % к середине 1970-х годов. Государственные расходы, которые в среднем составляли 28 % ВВП в 1950-е годы, теперь выросли до 41 %[299]. Доля общего богатства, приходившегося на прибыль промышленности, сократилась на 24 %[300].

Чтобы сдержать активность рабочих, правительства подняли социальные расходы до рекордного уровня и включили представителей рабочих в правительство. В Италии это произошло в рамках «исторического компромисса» 1976 года, который положил конец периоду волнений, привязав компартию и подчиненные ей профсоюзы к консервативному правительству. Тот же процесс можно усмотреть в Пакте Монклоа, подписанном в Испании в 1978 году, в «социальном контракте» правительств Вильсона и Каллагана (1974–1979) и в многочисленных попытках американских профсоюзов добиться заключения стратегической сделки с администрацией Картера.

В конце 1970-х все акторы старой кейнсианской системы: организованный рабочий, патерналистски настроенный управленец, политик государства всеобщего благоденствия и глава государственной корпорации – совместными усилиями пытались спасти разваливавшуюся экономическую систему.

Стандартизированный производственный процесс послевоенной эпохи – и контроль со стороны строго научного менеджмента, на котором он основывался, – привел к созданию рабочей силы, которую он не мог контролировать. Тот простой факт, что итальянская забастовка стала самой эффективной формой саботажа, отражает реальную ситуацию. Именно рабочие управляли производственным процессом. Любое предложение решить макроэкономические проблемы без их согласия было бессмысленным.

В ответ новое поколение консервативных политиков решило, что нужно демонтировать всю систему. Второй нефтяной шок, произошедший после иранской революции 1979 года, дал им такую возможность. Он вызвал новую глубокую рецессию, и на этот раз рабочим пришлось иметь дело с корпорациями и политиками, которые были намерены опробовать новые методы: массовую безработицу, закрытие промышленных предприятий, сокращение зарплат и государственных расходов.

Они также столкнулись с явлением, к которому недостаточно подготовились в годы радикализма. Часть рабочей силы была готова примкнуть к консервативным политикам. Белые рабочие Юга США привели к власти Рейгана; многие квалифицированные британские рабочие, уставшие от хаоса, переметнулись на сторону консерваторов в 1979 году, позволив Тэтчер на десять лет занять должность премьера. Откровенный консерватизм рабочего класса никуда не делся: он всегда хотел порядка и процветания и к 1979 году уже не верил, что кейнсианская модель может их обеспечить.

К середине 1980-х годов рабочий класс развитого мира всего за пятнадцать лет проделал путь от пассивности к забастовкам и полуреволюционной борьбе и потерпел стратегическое поражение.