Парижские менялы, дающие деньги взаймы государству, видя, в каком сложном финансовом положении оказалась страна, дрожат при мысли о том, что один-единственный человек своей властью может аннулировать государственный долг. Из соображений собственной безопасности они втайне подрывают основы государства, чтобы на его развалинах создать новое, свое – где они будут хозяевами. С этой целью они возбуждают народ. Мы уже видели реки крови в Дофине – кровь населения, всегда кровь населения. Теперь нечто подобное мы видим в Бретани. А если новые идеи одержат верх? Если феодальное право падет, что тогда? Или вы думаете, что под властью менял, работорговцев и тех, кто наживается на постыдном ремесле купли-продажи, удел народа станет лучше, чем при священниках и дворянах? Тебе когда-нибудь приходило в голову, Филипп, что делает власть дворян невыносимой? Жажда приобретательства! Жажда приобретательства – проклятие человечества. Неужели ты думаешь увидеть меньшую жажду приобретательства в людях, которые возвысились именно благодаря ей? О, я готов признать нынешнюю систему правления отвратительной, несправедливой – какой угодно, но, умоляю тебя, загляни вперед – и ты увидишь, что строй, к которому вы стремитесь, может оказаться несравненно хуже.

Некоторое время Филипп сидел задумавшись, затем возобновил свои нападки:

– Ты ничего не сказал о злоупотреблениях, ужасных, невыносимых злоупотреблениях, при которых мы живем.

– Там, где есть власть, всегда будут и злоупотребления властью.

– Но не там, где обладание властью зависит от справедливости ее использования.

– Обладание властью и есть власть. Мы не можем диктовать свои условия властям предержащим.

– Народ может, у него есть такое право.

– Я повторяю свой вопрос: когда ты говоришь о народе, то имеешь в виду население? Конечно да. Как может оно воспользоваться властью? Оно может обезуметь и предаться грабежу и разбою. Осуществлять твердую власть население не способно, ибо власть требует качеств, каковых у него нет, или это уже не население. Население – неизбежное, трагическое следствие цивилизации. Что касается остального, то злоупотребление можно нейтрализовать справедливостью, а справедливость можно обрести только в просвещении. Господин Неккер намерен обуздать злоупотребления и ограничить привилегии. Это решено. Для этого и собираются Генеральные штаты.

– Видит Бог, в Бретани мы уже положили многообещающее начало! – воскликнул Филипп.

– Пустое! Естественно, дворяне без борьбы не уступят. Хоть борьба бессмысленна и нелепа. Впрочем, человек по природе своей бессмыслен и нелеп.

– Вероятно, – с подчеркнутым сарказмом заметил господин де Вильморен, – убийство Маби ты тоже квалифицируешь как бессмысленное и нелепое? Я не удивлюсь, если, защищая маркиза де Латур д’Азира, ты заявишь, что его егерь поступил крайне гуманно, застрелив Маби, поскольку в противном случае тому пришлось бы отбывать пожизненное наказание на галерах.

Андре-Луи допил шоколад, поставил чашку и отодвинулся от стола – завтрак был окончен.

– Признаюсь, я не так отзывчив, как ты, милый Филипп. Меня тронула судьба Маби. Но при всем потрясении, я не забыл, что в конце концов он встретил смерть в момент совершения кражи.

Господин де Вильморен в негодовании вскочил с кресла.

– Разве можно ожидать иного отношения от помощника поверенного дворянина и представителя дворянина в Штатах Бретани!

– Филипп, ты несправедлив! Ты сердишься на меня! – взволнованно воскликнул Андре-Луи.

– Я обижен, – признался де Вильморен. – Я очень обижен. Твои реакционные взгляды возмущают не только меня. Тебе известно, что в литературном салоне серьезно подумывают о твоем исключении?

Андре-Луи пожал плечами.

– Меня это так же мало удивляет, как и беспокоит.