И потому, что он так хорошо понимал своего бывшего командира, Лэмптон мог бы простить его. Но он думал и о лавке табачника; о тонком аромате, витающем в ней, о нежном прикосновении табачных листьев, так приятно ласкающих пальцы, уставшие от перезаряжания винтовки. И чувство утери всего этого пронзило его, как сталь штыка, ударившего в живот.

Капитан вспоминал былое, пока не уговорил полную бутылку виски. Когда часы пробили полночь, он, покачиваясь, поплелся к своей кровати. В дверном проеме он остановился и, повернувшись, сообщил:

– Я заказал кэб, который утром отвезет меня на вокзал. К брайтонскому поезду.

Сержант еще долго сидел, словно погрузившись в транс.

Когда капитан начал храпеть, сержант открыл дверь в его комнату и заглянул в нее. Дорожная сумка Уолфендейла была уже собрана. Когда же он успел это сделать? Возможно, еще днем, когда Лэмптон уверял старого табачника, что с подписанием контракта все будет в полном порядке. Сержант вынес дорожную сумку в другую комнату и поставил ее на стол. Открыл ее и заглянул внутрь. Естественно, все было упаковано кое-как. Лэмптон выложил из нее на стол предмет за предметом: выходной костюм, лучшая пара обуви, три сорочки и шесть воротничков, нижнее белье, носки. Бывший денщик аккуратно упаковал все снова в дорожную сумку.

Как долго он просидел у стола, Лэмптон потом не мог вспомнить. Из спальни капитана донесся невнятный всхлип. Ему было плохо, он перепил и теперь хотел тазик.

Лэмптон покорно взял тазик и прошел в спальню Уолфендейла. Тот выглядел ужасно – бледное потное лицо, покрытое сеткой сбившихся темных волос. Он был на грани рвоты. Его глаза встретились во взглядом сержанта, рот приоткрылся – капитан только ждал, когда ему поднесут тазик. Внезапно лицо его потемнело, в глазах отразились ужас и мольба.

Лэмптон толкнул его обратно, совершенно спокойно, так что капитан, привыкший к такой помощи, ничуть не встревожился. И когда сержант накрыл его лицо подушкой и держал ее, пока Уолфендейл не затих, тот почти не сопротивлялся.

Всю эту долгую ночь Лэмптон не спал, думая только о том, что совершил. «Сделайте это с ними до того, как они сделают это с тобой» было неизменной мантрой капитана. Было ли это хуже, чем убийство молодого бура с нежной кожей, в котором Лэмптон не чувствовал угрозы, против которого он не питал никакого зла, который не сделал ему ничего плохого, а всего лишь защищал свою родину?

И Лэмптон сделал нечто, что ранее делал только однажды, да и то втайне. Он надел на себя мундир капитана.

Он все еще был в нем и не ложился спать, когда ранним утром открыл дверь молодой девушке с ребенком на руках.

– Вы капитан Уолфендейл? – спросила она.

– Да, – нагло ответил Лэмптон, поскольку это был единственно возможный в таких обстоятельствах ответ.

– Меня отправила к вам миссис Грейнджер. Вам придется позаботиться об этом ребенке.

– Миссис Грейнджер? Но я не знаю никакой миссис Грейнджер!

Острое предчувствие опасности заставило его замолчать. Возможно, несмотря ни на что, он не все знает о капитане.

– Раньше она была мисс Маршалл. Сейчас она вышла замуж за священника. Если он узнает про ее грех, то никогда не простит ей этого.

– Послушайте, так не пойдет…

Итак, кейптаунская учительница приехала в Англию, чтобы родить здесь ребенка. Это означало конец всему.

– Я не могу принять ваше «нет» как ответ, – заявила няня.

– Это мой единственный ответ, – проговорил Лэмптон, попытавшись воспроизвести тон капитана. Но почему-то его голос звучал неубедительно. Он должен попробовать произнести это жестче.

– Я должна сказать, – упрямо твердила нянька, – что она не хочет предстать перед своим мужем безгрешной, но ей придется сделать это, чтобы ее ребенок не копался в земле на ферме. Она сказала мне напомнить вам, что в свидетельство о рождении вписано ваше имя.

Ему следовало обязательно увести ее отсюда.