Когда рассеется туман - Мортон Кейт (2007)

— Ты же ее горничная, — шептала Нэнси. — Она к тебе всегда хорошо относилась. Кому как не тебе…

— Скажу, — тихо пообещала я.

На следующее утро я, как обычно, нашла Ханну в библиотеке. Сидя в кресле у дальней стены, она глядела сквозь стеклянные двери на старое кладбище. Так засмотрелась, что даже не слышала, как я вошла. Я подошла поближе и остановилась у второго кресла. Лучи восходящего солнца уже проникли в библиотеку и золотили лицо Ханны, придавая ему почти неземной вид.

— Мэм, — тихонько позвала я.

— Ты пришла рассказать мне про Эммелин, — не повернув головы, откликнулась Ханна.

Я ответила не сразу, пораженная.

— Да, мэм. Откуда она знает?

— Я так и думала, что ты придешь. Хоть он и велел тебе молчать. Я хорошо знаю тебя, Грейс, — непонятным тоном продолжала Ханна.

— Я сожалею, мэм. Насчет мисс Эммелин.

Ханна слегка кивнула, не сводя глаз с дальнего конца кладбища. Я подождала немного, и когда стало ясно, что она не нуждается в обществе, спросила, не нужно ли чего-нибудь принести. Может, чаю? Или книгу?

Сперва она не ответила, будто не слышала. А потом, словно издалека, проговорила:

— Ты не знаешь стенографии.

Это был не вопрос, а утверждение, и я промолчала.

Позже я поняла, что она имела в виду и при чем тут стенография. Через много-много лет. Но в то утро я и понятия не имела, к чему привела моя невинная ложь.

Ханна слегка вздрогнула, подтянула повыше длинные ноги. По-прежнему не глядя на меня, сказала:

— Ты можешь идти, Грейс.

В ее голосе звучала непривычная холодность. У меня закололо в глазах.

Говорить больше было не о чем. Я кивнула и вышла, даже не представляя в тот момент, что это — наш последний разговор.

* * *

Берил ведет нас в комнату, которая когда-то принадлежала Ханне. А вдруг я не заставлю себя войти? Нет, ничего — комната теперь совсем другая. Ее перекрасили, поставили новую мебель. В стиле викторианской эпохи, такой никогда не было в Ривертоне. Ребенок Ханны родился вовсе не на этой кровати.

Считалось, что Ханну убили роды. Как появление Эммелин убило когда-то их мать. Как неожиданно, говорили все, покачивая головами. Как трагично. Но я-то знала. Объяснение, конечно, удобное. И даже правдивое — роды оказались нелегкими — только на самом деле у Ханны просто не осталось воли к жизни. Трагедия на озере, смерть Робби, а за ним и Эммелин, убили ее задолго до того, как ребенок застрял в родовых путях.

Сперва я сидела с ней, но по мере того, как схватки становились все сильнее и чаще и ребенок двигался к выходу, Ханна начала бредить. Глядела на меня со страхом и злостью, кричала, чтобы я ушла, что все из-за меня. Врач объяснил, что такое часто бывает с роженицами, и попросил меня подчиниться, чтобы еще больше не нервировать хозяйку.

Только не могла я бросить Ханну, тем более в такой момент. Я ушла от ее кровати, но не из комнаты. Когда доктор начал операцию, я стояла у двери и видела ее лицо. Как она запрокинула голову и вздохнула в последний раз. С облегчением. Освобождением. Ханна знала — для того, чтобы уйти, достаточно просто не бороться за жизнь. И все будет кончено.

Нет, это не была внезапная смерть. Она умирала долго. Не один месяц.

* * *

А я сломалась. Рассыпалась. И никак не могла собрать себя обратно. Так бывает, когда полностью посвящаешь себя другому. Срастаешься с ним. Без Ханны жизнь потеряла смысл.

Я ничего не чувствовала. Только опустошение — будто кто-то разрезал мне брюхо, как пойманной рыбе, и вытряс наружу все, что помещалось там раньше. Нет, я по-прежнему выполняла свои обязанности, хотя со смертью Ханны их стало гораздо, гораздо меньше. Так я просуществовала около месяца, а потом объявила Тедди, что ухожу.

Он просил меня остаться, я отказалась; он умолял передумать, не ради него — ради Ханны, в память о ней. Она же так меня любила, он-то знает. И просит меня стать частью жизни ее дочери Флоренс.