– Нет. Зная Жоржа, я не нахожу это странным. Может быть, он не чувствовал усталости. Или же хотел отвлечься от произошедшей ссоры. Или же – и это наиболее вероятная причина – шел к себе на работу, чтобы предаться любимому занятию, которое, как вы, вероятно, поняли, – совсем не теология.

– Прошу прощения? – не понял Верлак.

– Вы не осматривали его кабинет? У Жоржа Мута была одна истинная страсть, а с появлением Интернета – очередное бесполезное американское изобретение, от которого мы стали зависимыми, – мне говорили, что Жорж стал просто одержимым.

– Антикварные изделия? – предположил Верлак, вспомнив вазу Галле и семисотлетний деревянный предмет, которым дуайен был убит.

Флоранс Бонне кивнула, чуть наклонив голову и застенчиво улыбнувшись, как часто делала ее дочь.

– Если точнее, то стекло стиля ар-нуво.

– В таком случае, как вы думаете, не связана ли объявленная профессором Мутом отмена отставки с его хобби?

– На приеме мне несколько причин приходило в голову, зачем он мог это сделать, – задумчиво произнесла мадам Бонне. – Одна – разозлить Бернара Родье и Анни Леонетти. Хотя Бернар меня раздражает своими глупыми вопросами, а Анни Леонетти – воображала из Лиги плюща, оба – увлеченные историки, думающие люди, которые заслуживали от дуайена лучшего отношения. Но истинная причина, я думаю, в деньгах.

– Ah bon?[12] – переспросил Верлак. Он думать не думал, что так высока зарплата дуайена.

– Да, дуайену платят щедро, спасибо фонду, – сказала она, будто прочитав мысли судьи. – И дуайен, кто бы он ни был, живет бесплатно в роскошной квартире, которую вы видали. Я думаю, что она одна стоила бы убийства.

Полик кашлянул:

– Вы знаете, у кого дуайен покупал старинные предметы?

Мадам Бонне рассмеялась, и Верлак тут же вспомнил рассказы Марин о родительском доме шестидесятых годов, начисто лишенном обаяния – не потому, что шестидесятых годов, а потому, что ни у кого из ее родителей не было ни малейшей склонности обустраивать домашний уют.

– Понятия не имею, – ответила она.

– И профессор Мут был холостяком, – добавил Верлак, ожидая подтверждения от мадам Бонне, которая, кажется, знала и готова была открыть многое.

– Это так. У него был старший брат, тоже никогда не состоявший в браке. Он два года назад умер от рака.

– Секретарь профессора Мута сообщила, что на пост дуайена претендует еще некий итальянец, – подал голос Полик.

– А! – Мадам Бонне засмеялась. – Как Джузеппе Роккиа добился доктората, я понятия не имею. Но он тоже кандидат на этот пост. Не знаю, почему Жорж выбрал Роккиа – может быть, чтобы разозлить тех двоих или потому, что у них одно хобби.

– Роккиа тоже собирает антиквариат?

– Да, – ответила мадам Бонне. – И тоже стекло, но не только Францию начала двадцатого века. Все, от Древнего Рима и до современной Америки – так мне говорили.

– А кто-нибудь из них деревянные изделия собирал? – спросил Верлак.

Мадам Бонне недоуменно взглянула:

– Нет-нет. Насколько я знаю, только стекло, хотя ни в один из многих домов Джузеппе меня никогда не приглашали.

Верлак поблагодарил мадам Бонне. Она встала, расправила юбку и взяла свою сумку с книгами, бумагами и чем-то похожим на сэндвич в пластике.

– Вы нам очень помогли, мадам Бонне, – сказал Верлак.

Никогда прежде он не разговаривал так долго с родителями Марин, и хотя на самом деле мадам Бонне не слишком ему нравилась, он ценил ее прямоту. Сейчас он понял, откуда у Марин ее суровая рабочая этика.

– Всегда пожалуйста, – ответила женщина. У дверей она остановилась и сказала: – Надеюсь, я не слишком была сурова к бедняге Жоржу. Я не считала его лучшим возможным дуайеном, но он, естественно, не заслуживал смерти. Тем более чтобы его убили, как вы, кажется, полагаете.

– Мы не полагаем, мы знаем, доктор Бонне, – ответил Полик.

– Ну-ну, – сказала она, качая головой и прижимая сумку к груди.