– По-моему, эти строки о «смертельно опасном чужеземном анархисте», который хочет лишить куска хлеба местных бездельников, особенно удачны, – посмеиваясь, заметил Манфред. Оба мужчины были во фраках, а в петлице Пуаккара красовалась шелковая ленточка ордена Почетного легиона. – Сомневаюсь, что Лондон так лихорадило со времен… Чего?

Недобрая усмешка Пуаккара не укрылась от взгляда его товарища, и Манфред тоже улыбнулся.

– Чего же?

– Этот же вопрос я задал метрдотелю, – медленно, как бы нехотя произнес Пуаккар. – Он сравнил нынешнее возбуждение с жуткими ист-эндскими убийствами.

Манфред остановился и в ужасе посмотрел на спутника.

– Боже правый! – сдавленным голосом воскликнул он. – Мне никогда не приходило в голову, что нас могут сравнивать с ним![34]

Они двинулись дальше.

– Это неизменная часть неискоренимой пошлости, – невозмутимо продолжил Пуаккар. – Даже Де Квинси[35] ничему не научил англичан. Здесь у бога справедливости есть только один пророк, и живет он в казенном доме в Ланкашире. Это ученик и ревностный последователь незабвенного Марвуда[36], чью систему он значительно развил и улучшил.

Они пересекли ту часть улицы Уайтхолл, от которой отходит Скотленд-Ярд. Им навстречу медленно шел сутуловатый человек, низко склонив голову и засунув руки в глубокие карманы старого засаленного плаща. Покосившись на них, он тут же отвел взгляд, остановился и вжал голову в плечи. Подождав, пока они пройдут мимо, он повернулся и шаркающей походкой последовал за ними. Толпа людей и казавшийся бесконечным поток транспорта на углу Кокспер-стрит заставили Манфреда и Пуаккара на время остановиться у перехода на другую сторону улицы. В толпе им пришлось немного потолкаться, поскольку сзади напирали все новые люди, но наконец они перешли дорогу и направились в сторону Сент-Мартинз-лейн.

Сравнение, приведенное Пуаккаром, все еще не давало покоя Манфреду.

– Но ведь сегодня вечером в театре Его Величества, – говорил он, – люди будут рукоплескать Бруту, когда он произнесет слова: «Иль Цезарь пал не ради правосудья?»[37]. А разве найдется хоть один серьезный историк или просто образованный человек, который, спроси его: «Если бы Бонапарта убили сразу же после того, как он вернулся из Египта, было бы это благом для всего человечества?», не ответил бы: «Да»? Но мы… Разве мы – убийцы?

– Памятник убийце Наполеона они бы не поставили, – спокойно заметил Пуаккар. – Ведь не увековечили же они память Фельтона, который отправил на тот свет развратника и гуляку Бекингема, министра Карла I. Наши заслуги оценят будущие поколения, – улыбнулся он. – А что касается меня, то я уколов совести пока не ощущаю.

Он выбросил окурок сигары, полез во внутренний карман, чтобы достать следующую, но, вытащив пустую руку, свистом подозвал проезжавший мимо кеб.

– В чем дело? – спросил Манфред, недоуменно глядя на товарища. – Вы же говорили, что хотите пройтись пешком.

Тем не менее он сел в кеб с Пуаккаром, который велел кебмену мчаться к станции «Бейкер-стрит».

Кеб уже грохотал по Шафтсбери-авеню, когда Пуаккар наконец объяснил, что случилось.

– Меня обокрали, – вполголоса сказал он. – Пропали часы, но не это главное. Пропала моя записная книжка с записями для Тери… А это уже серьезно.

– Если пропали часы, может, это обычный карманник поработал? – предположил Манфред.

Пуаккар лихорадочно осматривал карманы.

– Все остальное на месте, – сказал он. – Может, это действительно, как вы говорите, обычный карманник. Если это так, он оставит часы, а записную книжку выбросит в ближайшую канаву. Но ведь это мог быть и полицейский агент.

– Там было что-нибудь, что могло бы указать на вас? – взволнованно спросил Манфред.