Девочка с медвежьим сердцем - Фрэнсис Хардинг (2017)

Мысли о матери были ошибкой. На Мейкпис снова нахлынули воспоминания о кошмарном призраке с чертами материнского лица. Невнятный голос. Серое разодранное лицо…

Мейкпис снова вернулась в то темное место. А когда вырвалась оттуда, тошнота вновь подкатила к горлу, а вместе с ней обрушилась усталость. Мейкпис по-прежнему сидела в экипаже, но уже была туго завернута в одеяло из овечьей шкуры, так что и рукой шевельнуть не могла. Для верности поверх одеяла ее обмотали веревкой.

– Теперь ты стала спокойнее? – не повышая голоса, спросил мистер Кроу.

Девочка недоуменно заморгала. Мистер Кроу молчал. Мейкпис нерешительно кивнула. Спокойнее? Чем когда?

На подбородке набухал новый синяк. Синяк был и в ее памяти. Неуловимое, смутное ощущение, что она сделала что-то, чего делать не следовало. Похоже, она попала в беду.

– Я не могу допустить, чтобы ты выпрыгнула из экипажа, – выговорил наконец мистер Кроу.

Одеяло из овечьей шкуры было толстым, теплым и хранило запахи животного. Мейкпис цеплялась за эти запахи: хоть что-то, что она понимала. Мистер Кроу больше ничего ей не сказал, и она была благодарна за это.

В течение длинного путешествия под непрерывным дождем ландшафт постепенно менялся. В первый день он был привычен Мейкпис: затянутые туманом луга и пышные светло-зеленые нивы. На второй день подняли гребни низкие холмы. К началу третьего нивы уступили место вересковым пустошам, на которых паслись тощие черномордые овцы. Наконец, очнувшись от дремоты, она увидела, что экипаж почти плывет по забиравшей в гору дороге, превращенной дождями в жидкий суп. По обе стороны лежали голые поля и пастбища. Горизонт охранялся линией темных холмов. Впереди, за небольшой рощицей темных искривленных тисов, стоял дом с серым фасадом, огромный и непривлекательный. Над ним возвышались две башни, похожие на бесформенные рога.

Это и был Гризхейз. Хотя Мейкпис никогда раньше его не видела, но все же сразу узнала, словно в глубине души зазвенел огромный колокол.

К тому времени, как они приехали, Мейкпис замерзла, устала и проголодалась. Ее развязали, распеленали и передали рыжей служанке с утомленным лицом.

– Его милость захочет увидеть ее, – предупредил Кроу, прежде чем оставить Мейкпис на попечение женщины.

Та переодела ее, обтерла лицо мокрой салфеткой и расчесала волосы. Она не была злой, но и доброй не казалась. Мейкпис сознавала, что ее приводят в порядок не затем, чтобы позаботиться о сироте. Ребенка необходимо представить новым родственникам.

Женщина заохала, увидев грязные, обломанные ногти Мейкпис. Сама девочка не могла вспомнить, как и почему это случилось.

Когда Мейкпис обрела почти приличный вид, служанка повела ее по темному коридору, затем молча втолкнула в комнату и плотно закрыла за ней дубовую дверь. Мейкпис оказалась в просторном теплом помещении с самым большим и ярко пылающим камином, который она когда-либо видела. Стены были затянуты шпалерами со сценами охоты, на которых раненые олени закатывали глаза, а с их боков стекала вышитая кровь. На постели распростерся очень старый мужчина.

Мейкпис с трепетом и страхом уставилась на него, пока ее измученный рассудок пытался припомнить, что ей рассказывали. Это мог быть только Овадия Фелмотт, глава семьи, сам лорд Фелмотт.

Он серьезно беседовал о чем-то с седовласым Кроу. Похоже, никто не заметил ее появления. Смущенная и растерянная, Мейкпис переминалась у двери, невольно вслушиваясь в их тихие голоса.

– Итак… те, кто обвинял нас, больше не смогут ничего сделать?

Голос Овадии походил на слабый, дребезжащий скрип.

– Один покончил с собой после того, как потерял свое состояние, а все его суда утонули, – спокойно пояснил Кроу. – Другого сослали, когда нашли его письма к испанскому королю. Любовные похождения третьего стали достоянием сплетников, и муж любовницы убил его на дуэли.