Космическая трилогия - Клайв Стейплз Льюис (1938, 1943, 1945)

Казалось бы, дни, проведенные на космическом корабле, должны были отложиться в памяти Рэнсома как полные ужаса и тревоги. Его отделяли от Земли астрономические расстояния, а тем двоим представителям человеческой расы, что разделяли с ним тяготы путешествия, ни в коем случае нельзя было доверять. Куда его везут, зачем? Похитители наотрез отказывались говорить о своих мотивах. Дивайн и Уэстон по очереди сидели в помещении, куда Рэнсома не пускали; видимо, там находился пульт управления кораблем. Уэстон, сменившись с дежурства, практически все время хранил молчание. Дивайн был более словоохотлив и частенько болтал с пленником, громко при этом хохоча, так что Уэстон не выдерживал и начинал колотить в перегородку, требуя не тратить попусту воздух. Однако и Дивайн всегда замолкал, стоило разговору свернуть в определенное русло. Впрочем, он всегда был готов высмеять идеалиста Уэстона. Похоже, самому ему было плевать и на будущее человеческого рода, и на контакты двух инопланетных рас.

– На Малакандре есть что поважнее, – добавлял он, подмигивая.

Когда же Рэнсом спрашивал, что именно, бывший однокашник лишь ухмылялся в ответ и начинал разглагольствовать о бремени белого человека и благах цивилизации.

– Так планета обитаема? – пытался выяснить хоть какие-то подробности Рэнсом.

– А, в таких делах всегда встает вопрос коренного населения! – отмахивался Дивайн. По большей части он рассуждал о том, что будет делать по возвращении на Землю, и планы его неизбежно сводились к дорогим яхтам, шикарным женщинам и роскошным пляжам Ривьеры. – Ради пустой забавы рисковать бы я не стал.

Если Рэнсом спрашивал об уготованной ему роли напрямую, в ответ слышал лишь тишину. Только однажды Дивайн, видимо, не совсем трезвый, признался, что на него хотят «спихнуть кой-какую грязную работенку».

– Уверен, уж вы-то честь мундира не посрамите, – с усмешкой добавил он.

Все это, само собой, вызывало немалую тревогу. Однако, странное дело, Рэнсом практически не волновался. К чему бояться туманного будущего, если нынче все так чудесно? С одного борта корабля царила вечная ночь, с другого – бесконечный день, и оба были на удивление прекрасны. Рэнсом в полном восторге переходил из помещения в помещение. Ночью, которую можно было устроить простым поворотом дверной ручки, он долгие часы лежал на спине и созерцал небо. Диск Земли давно скрылся из виду, и оно щедро, словно нестриженый газон – маргаритками, было усыпано звездами, чью власть не оспаривали ни облака, ни лунный месяц, ни солнечный свет. Перед глазами плыли величественные планеты и невиданные прежде созвездия: небесные сапфиры, рубины, изумруды и капли расплавленного золота; в левом углу притаилась крохотная далекая комета, а вокруг – бездонная таинственная чернота, куда более осязаемая, нежели на Земле. Растянувшись голый в постели, точно Даная под божественным золотым дождем, Рэнсом все более проникался верованиями древних астрологов: он то ли воображал, то ли и впрямь чувствовал, как «небесное мерцание»[5] изливается на его покорное тело.