Год жизни. Как прожить его так, словно он последний - Стивен Левин (1997)

Позвольте тому сценарию, который из-за страха запечатлевается в теле, постепенно проявляться, как проявляется фотография в проявочном помещении.

Пусть выявится характер телесных напряжений и нечувствительности в тех или иных местах, чтобы их можно было более тщательно изучить.

Сосредоточьтесь на изменениях, происходящих в уме.

Страх – это непрестанно меняющийся процесс проживания горя.

Отмечайте многочисленные состояния ума, нарушающие течение этого замысловатого процесса.

Наблюдайте, как то, что мгновение назад было робким любопытством, обращается в тревогу, затем в недоверие, а затем в избегание и сомнение.

В беспомощность и чувство неполноценности.

В агрессию и гордость, а затем снова в тревогу.

Пусть страх пребывает и начнёт растворяться в открытости, возникающей благодаря расслаблению живота.

Пусть он возникает и исчезает. В страхе нет ничего, чего стоит бояться.

Искреннее исследование страха приводит к бесстрашию, которое стремится даже не к устранению страха – но к тому, чтобы обрести открытость и свободу.

11

Страх смерти

Наш страх смерти – это страх неизвестности, которую невозможно контролировать. Это всё то же знакомое нам переживание. Каждое утро, когда мы просыпаемся, он прячется в ожидании под нашими веками. Это страх всех страхов. Ему необходимо пространство, чтобы свободно вздохнуть.

Учитель дзен Судзуки Роси говорил, что если запереть дикого коня в тесном стойле, он может обезуметь и выбить все перегородки, но если вы выведете этого жеребца на открытый луг и отпустите его, он какое-то время будет скатать по нему, а затем успокоится, покатается в траве и уснёт. То же самое происходит с безумными пересудами, что звенят и носятся туда-сюда в тесноте черепной коробки, обращая тело в разбитый камень. Позволяя страху пребывать в поле внимания, устанавливая с ним связь, а не отстраняясь от него, мы исследуем самую основу ткани его проявления в теле и изучаем, как он возникает в уме – как если бы он был страхом нашего единственного ребёнка.

Когда мы впускаем страх в поле внимания, контроль утрачивает своё значение, и ум погружается в сердце. Существует пространство, в котором может раствориться даже хаос, являющийся отражением наших представлений о смерти. Он может пребывать в безоценочной мягкости. Дело не в том, что страх полностью исчезает: но вокруг его присутствия возникает меньше паники. Когда попытки контролировать происходящее возводят внутри нас тюрьму, к свободе приведёт только отказ от контроля. Когда мы поворачиваемся к страху лицом, не контролируя его и не пытаясь его изменить, наши границы становятся менее чёткими, и остаётся меньше того, что необходимо защищать.

Вообразите, какое переживание беспомощности и безнадёжности могло бы возникнуть, если бы смерти на самом деле не существовало. Давайте не будем упускать из виду тот факт, что хотя мы очень страшимся смерти, мы безмерно её ценим. Смерть делает жизнь безопасной. Продал ли бы кто-нибудь собственную смерть, будь у него такая возможность? Если бы человеку предложили продать смерть за сто миллионов долларов, так что при любых обстоятельствах он прожил бы 500 лет, кто бы на это согласился? Кто бы рискнул прожить ещё 350 лет с насосом вместо лёгкого, 200 лет провести в коме, 400 лет с болезнью Альцгеймера? Мы полагаемся на смерть. Не будь её, мы вряд ли выходили бы из дома, ездили бы со скоростью 20 миль в час, держались бы в тени, насколько возможно, отказались бы от всякого рискованного поведения, наблюдая за бесконечными страданиями близких людей, и в конечном итоге взмолились бы об избавлении. Порой я думаю, а стали бы мы рождаться, если бы заранее не были уверены, что сможем уйти из жизни, когда она станет невыносимой? Нашим врагом является не смерть, но привязанность к страху.