Я спустилась по лестнице и вышла на Хиллок. Генриетта разрушает все вокруг себя, а мы позволяем ей это. Бабушка Онора говорила, что когда человек возмущается по поводу чужого успеха, то это худшая разновидность зависти. Знаю, Генриетте пришлось пережить тяжкие времена, смерть мужа и многое другое, но она никогда не голодала. Основную долю расходов по дому несет Майк, но все мы участвуем в оплате жилья и еды, поддерживая Генриетту и ее детей. Я сжала кулак так сильно, что ногти впились в ладонь. Она выводит меня из себя. «Не обращай на нее внимания», – снова и снова повторяла я себе. Но не могла следовать собственному совету.

Стоял замечательный вечер, бриз дул с озера, унося смрад со скотобоен вдаль. В семь часов вечера на улице еще было светло. Вокруг солнца, начинающего опускаться за прерию, собралась стайка облаков. Дикий Запад. Дядя Стивен, отец Эда, рассказывал, как в этом месте на окраине Бриджпорта собирались караваны крытых повозок, готовящихся отправиться вдоль по Арчер-авеню, конец которой терялся в высокой траве и бескрайних просторах прерий. Если бы я сейчас увидела такую повозку переселенцев, то не раздумывая прыгнула бы в нее. А там – встречай меня, Калифорния!

Однако вместо этого я шла на запад еще две мили пешком, пока не добралась до Брайтон-парка и пансиона тети Кейт Ларни, где жили Роза и Мейм Маккейб. Сестры сидели на крыльце вместе с сыном тети Кейт, Джоном Ларни, приятным молодым человеком лет тридцати. По его внешнему виду никогда не догадаешься, что он детектив полиции, пока не увидишь его в идеально сидящей на нем темно-синей униформе.

Роза встала и поднялась на верхнюю ступеньку.

– Нони, что случилось? Кто-то заболел?

– Заболел, но не физически, – ответила я.

– В каком смысле?.. – начала Роза.

Я взбежала к ней на ступеньки и успокоила ее:

– Не волнуйся, Роза, я просто выбралась на вечернюю прогулку.

– И очень вовремя, чтобы развлечься с нами, – сказал Джон. – Отметить вашу новую работу и возвращение нашего странника.

Двери дома распахнулись, и оттуда вышел Эд с двумя графинами – с пивом и лимонадом. За ним следовала тетя Кейт с блюдом домашнего печенья.

– Эд, – воскликнула я, – когда же ты вернулся?

– Как раз сегодня, совсем недавно, – ответил он, ставя графины на большой белый стол из ивовых прутьев, стоящий на крыльце.

– Хорошо выглядишь, – заметила я.

Он снял свой пиджак, оставшись в белоснежной накрахмаленной сорочке и галстуке-бабочке.

Экспедиция с армейским геодезическим отрядом добавила ему мускулов. Мужчины у Келли всегда были высокими – и Майк, и Эд были ростом больше шести футов. Но Эд был единственным рыжеволосым в мужской части семьи, а я – единственной рыжей в женской.

«Близняшки», – называла нас бабушка Онора, хотя Эд был на три года старше меня.

Надо сказать, между нами всегда чувствовалась какая-то связь. Как это ни странно, ему я могла рассказывать то, о чем не могла сказать собственным братьям. Возможно, потому что Майк, Март и Джим всегда видели во мне лишь младшую сестренку.

Я была очень рада, когда Генриетта привела к нам Агнеллу. Наконец-то у меня появилась младшая сестра. Впрочем, ее сыновей я тоже любила. Правда, они были совсем маленькими, когда приехали к нам. Им было нелегко расти в компании больших мужчин, от которых в нашей маленькой квартирке было тесновато – вечно кто-то входил или выходил, кровати стояли в каждой комнате. Мы с мамой, бабушкой Онорой и Энни расположились в одной спальне, четверо мальчиков – во второй, а третью отвели Генриетте и ее детям.

– Так мы и жили, когда только приехали из Ирландии, – сказала как-то бабушка Онора. – Мы с Майрой и девятеро детишек между нами.

– Но я переехала сразу же, как только смогла, – шепнула мне на ухо Майра.