Помывшийся, одетый в чистую, пусть и мятую одежду, Мох склонился над доской, пытаясь сообразить, как это Радужнику опять удалось поиздеваться над ним. В пальцах он крутил чёрного ферзя. Как и всё, чем владел Сифорт, фигурка была выточена с тончайшим мастерством. Доска ручной работы и шахматные фигуры сделаны из белого, как снег, вулканического стекла и слоновой кости. К основанию каждой крепился зелёный бархат, так что передвигать шахматы можно было бесшумно.

В Брикскольде заключённые делали себе шахматы из пробки и кости. Партии разыгрывались в коридоре, наполненном шумом и гамом. Ещё раньше Мох заявлял, что его вполне радует роскошь шахматной доски Сифорта и уют помещения. На что Радужник, всегда склонный спорить, тогда же заметил, что предпочитает играть в слепые шахматы и тем самым обходиться вообще без доски, чем донельзя растравил Моху душу. Мох собрался было взяться за короля, как раздался стук в дверь. Игравшие обменялись взглядами.

– Пойду посмотрю, что ему нужно, – сказал Мох, поднимаясь со стула.

Радужник расставил фигуры в их первоначальное положение и прошёл в смежную с комнатой библиотеку. Оцелусы попрятались на незажжённой люстре. Мох оправил одежду, подоткнув рубашку и выправив клапаны карманов пиджака. В последний момент он взял револьвер со столика у стены. Огладил чёрный ствол. Очередной стук в дверь разом вывел его из забытья. Он нацелил оружие на дверь.

– Бах, – выдохнул шёпотом. Заткнул револьвер сзади за брючный ремень, где его не было заметно под пиджаком. Повозившись с запором, открыл дверь. Господин Сморчок, раскланиваясь, переступил порог. У этого человека была привычка, постучав в дверь, отступать на несколько шагов и стоять в ожидании, заложив руки за спину. Когда дверь открывали, он проходил вперёд с решительным деловым видом. Маленький и нескладный, он напоминал Моху какой-то овощной клубень, весь в странных комках и неприятных выростах. Одет он был, как обычно, в брюки из чёртовой кожи, узкий пиджак с засаленными рукавами и чёрные башмаки на толстой подошве. К лацкану у него была пришпилена самодельная пластинка с надписью: «Управляющий домом». Его собака, мускулистая кикимора, прозванная Припадочной за частые эпилептические конвульсии, сидела у ноги хозяина.

– Ах, вы дома! Вы, должно быть, спать легли поздно. – Взглядом он обшаривал комнату за спиной Моха, будто за полётом мухи следил.

– Сейчас четыре часа дня, – сказал Мох. Ещё один трамвай прогрохотал мимо. Весь дом сотрясло так, будто он того и гляди рухнет.

– Да, действительно так, тут не стану с вами спорить. Допоздна рылись в этих тяжеленных книгах, не правда ли? Мой отец всегда говорил, что от чтения портится зрение. Он всегда побуждал детей оторваться от книг и пойти погулять на свежем воздухе. Хотя, спешу добавить, где его найти в городе-то, свежий воздух? Пожелание моего отца имело философский смысл.

– Мне плохо спится.

– Ничуть, смею заметить, этому не удивлюсь. Все эти грандиозные мысли кувыркаются у вас в голове, как множество камней в полировальной машине, – сказал Сморчок.

«Он что, издевается? – подумал про себя Мох. – Вот сальный прохвост».

– Прошу прощения за беспокойство, сэр, – произнёс Сморчок с таким видом, будто переходит к делу, – но там, внизу, кое-кто пришёл. Не вовсе неприглядная леди, даже импозантная, по сути, и держится соответственно… – Своё ехидное замечание Сморчок сопроводил жестом, словно бы хотел сообщить Моху кое-что на ушко. Глянув через плечо и прикрыв рот ладошкой, он заговорил вполголоса: – У неё, кажется, в головке не все дома, если вы меня понимаете. – Уголки рта у него опустились, лицо стало похожим на рыбью морду.

– Извините, – проговорил Мох и, подавляя желание захлопнуть дверь, продолжил: – Я понять не могу, о чём это вы.