Меня зовут Шейлок - Говард Джейкобсон (2016)

– Ну хорошо: увидели жестокость и придали ей еврейское лицо.

– Я всего лишь хочу сказать, что вы не такой, каким кажетесь на первый взгляд. Я не христианка и не бывала в церкви с детства. Но я представляю себе, что такое христианские чувства. Если меня удивило, что чувства, которые обычно проповедуют с церковной кафедры, красноречиво выразил нахмуренный человек, разве это плохо?

– Вы имеете в виду, нахмуренный еврей.

– Я имею в виду то, что сказала.

– Тогда я отвечу в том же духе. Да, плохо. Плохо забывать, откуда взялись ваши сахарные христианские чувства. С исторической и моральной точки зрения плохо не знать, что Иисус был иудейским мыслителем. Когда вы используете его цитаты против нас, то несете гадкую чушь. Любовь к ближнему – иудейское понятие. Милосердие тоже. Вы заимствовали их у нас. Присвоили себе. Вам отдавали их добровольно, а вы все равно предпочли украсть.

– Я?

– Неприятно служить воплощением? Неудивительно. Мне тоже было неприятно. Меня заставили ползать на брюхе за то, что я собой воплощал. Так что да, «вы». Вы говорите, что моя человечность вас удивляет. Чего же вы ожидали? И чью человечность во мне видите? Свою собственную! Как смеете вы учить меня тому, что я и так знаю, или ставить мне в пример то, что я давно поставил в пример вам самим? Это неслыханная наглость, древняя кража, не приведшая ни к чему, кроме горя. Ваша наглость запятнана кровью.

Казалось, Плюрабель готова расплакаться. Она прижала руку к груди.

– Вы словно наложили на меня проклятие, – проговорила она.

– Что же, теперь вы знаете, каково это – быть проклятым.

На этот раз Плюрабель готова была поклясться, что он действительно в нее плюнул.

* * *

– Вот что значит высказать все, что думаешь, – заметила Лия.

Шейлок плотнее запахнул пальто.

– Я долго готовился, – признался он.

– Твоя речь от этого нисколько не пострадала.

– Когда долго готовишься, рискуешь не произвести должного впечатления. Думать слишком много бывает вредно. От моих слов пахнет затхлостью. Речь могла быть и лучше.

– Она и так достаточно хороша.

– И только?

– Достаточно хорошо – уже достаточно хорошо. Ты же не думаешь, будто сможешь изменить ход истории?

– Я могу хотя бы надеяться.

– С твоей стороны это было бы неблагоразумно.

– Ты бы предпочла, чтобы я промолчал?

– Я предпочла бы, чтобы ты проявил немного своего рахмонес к той бедной девушке.

– За нее не беспокойся. Она чертовски меня любит.

– Тогда, пожалуй, беспокоиться нужно за тебя.

– Думаю, тебе нечего бояться. Она не того вероисповедания.

Он не ушел сразу, а остался стоять в снегу, наслаждаясь ее близостью. Оба молчали, словно каждый ждал от другого чего-то. Первой заговорила Лия.

– Разборчивость в вопросе, кто того вероисповедания, а кто не того, не принесла нам ничего хорошего.

– Не только мы виноваты, – напомнил Шейлок.

– Не только. Но я имела в виду именно нас – тебя, себя и Джессику.

– О, с Джессикой все будет в порядке.

Однако последовавшая гулкая тишина сказала ему, что Лия знает: с Джессикой не все в порядке и никогда не будет в порядке.

Неужели все это время Лия скрывала от него то, что было ей известно – точно так же, как сам он скрывал то, что было известно ему? Он отдал бы все на свете, лишь бы она никогда не узнала, что дочь их предала – предала любовь, которую они питали друг к другу, предала свое воспитание и свою честь ради кого-то, ради чего-то – определение значения не имеет, – совершенно ее не стоящего.

Так, значит, Лии приходилось еще тяжелее, чем ему… Все эти годы она лежала далеко под землей, в холодной могиле, лишенная утешения исповеди или беседы, плотно обвив руками их общий позор.

Сердце Шейлока едва не разорвалось.

* * *