Не будет он по ней долго тосковать. И глаза у него медленно, но откроются. И увидят другие возможности. Он ведь сейчас странствует с двумя другими женщинами – так ей сказал Котильон. И вот. Он исцелится, не будет долго одинок, в этом она была убеждена.

И этого было вполне довольно, чтобы подпитывать пламя жалости к себе.

Но всё равно перед ней стояли задания, которые следовало исполнить. Не годится слишком долго поддаваться непрошеной слабости. Апсалар медленно подняла голову, осмотрела скудную, пыльную обстановку. Попыталась вспомнить, как сюда попала. Голова раскалывалась, в горле пересохло. Утерев слёзы, она осторожно встала. За глазными яблоками пульсировала боль.

Снизу раздавались звуки таверны: два десятка голосов, пьяный хохот. Апсалар нашла свой подбитый шёлком плащ, вывернула и набросила на плечи, затем подошла к двери, открыла её и оказалась в коридоре. В нишах подслеповато мигали две масляные лампы, освещая перила и лестницу в дальнем конце. Из комнаты напротив доносились приглушённые стоны, там занимались любовью. Женские вскрики казались слишком мелодраматичными, наигранными. Апсалар прислушалась ещё ненадолго, пытаясь понять, что именно в них её встревожило, затем двинулась через хоровод теней к лестнице и спустилась вниз.

Было уже поздно. Скорее всего, хорошо за полночь. В общем зале таверны сидело человек двадцать, половина из них – в одежде караванных охранников. Они не были тут постоянными посетителями, судя по неприязни, которая сквозила во взглядах оставшихся завсегдатаев. Подходя к стойке, она заметила, что трое из них были гралами, а пара женщин – пардийками. Оба племени весьма неприятные, так, во всяком случае, их характеризовали тревожные воспоминания Котильона. Вели они себя заносчиво, громко переговаривались хриплыми голосами и следили за Апсалар взглядами, пока та шла к трактирщику. Она решила быть осторожной и отвела глаза.

– Я уж думал, ты умерла, – сказал хозяин таверны, доставая бутылку рисового вина и ставя её на стойку перед Апсалар. – Но прежде чем ты упьёшься, девочка, я хочу увидеть деньги.

– Сколько я тебе должна?

– Два серебряных полумесяца.

Она нахмурилась:

– Я же тебе уже заплатила.

– За вино. А потом провела в номере ночь, день и ещё вечер – и за сегодня я с тебя возьму, поскольку никто уже его до завтра не снимет. И наконец, – хозяин взмахнул рукой, – ещё за эту бутылку.

– Я не сказала, что её беру, – ответила Апсалар. – Но если у тебя осталась еда…

– Что-то да осталось.

Она вытащила кошель и выудила из него два полумесяца.

– Бери. Учти, что это и за сегодняшнюю ночь.

Тот кивнул.

– Вино пить не будешь?

– Нет. Налей мне савр'ака, пожалуйста.

Хозяин забрал бутылку и пошёл прочь.

С обеих сторон от неё возникли фигуры. Пардийки.

– Видишь вон тех гралов? – спросила одна из них, кивая в сторону ближайшего стола. – Они хотят, чтобы ты для них станцевала.

– Не хотят, – ответила Апсалар.

– Нет, хотят, – заявила другая женщина. – Они даже заплатят. Ты ходишь, как танцовщица. Мы все это увидели. Ты их не хочешь расстраивать…

– Именно. Потому и не буду для них танцевать.

Эти слова явно сбили пардиек с толку. Пока они собирались с мыслями, подошёл бармен с кружкой пива и оловянной миской с козьим супом. В каплях жира на поверхности плавали несколько белых волос – доказательство происхождения блюда. Рядом хозяин положил кусок тёмного хлеба.

– Подойдёт?

Апсалар кивнула:

– Спасибо.

Затем повернулась к той женщине, что заговорила первой:

– Я – Танцовщица Тени. Так им и скажи, пардийка.

Обе женщины резко отшатнулись, и Апсалар облокотилась на стойку, прислушиваясь к шепоткам, которые побежали по таверне. Внезапно вокруг неё образовалось пустое пространство. Вот и хорошо.

Хозяин с опаской разглядывал её.

– А ты умеешь удивить, – пробормотал он. – Этот танец запрещён.

– Верно.