– Я никогда не считал виски напитком, подходящим для общения в преподавательской гостиной, – сказал Буссеншут, нажимая на рычажок сифона с содовой. – Но еще более противны моей натуре эти жуткие смеси, которые называют коктейлями. Однако в собственной цитадели, – он обвел рукой стены своего кабинета, – и принимая во внимание важность распространения знаний… – Он потянулся к графину с виски. – Впрочем, это тот случай, когда незавершенность фразы яснее всего выражает суть мысли. А теперь, мой дорогой Эплби, время для верблюжьего танца, если можно так выразиться. Пора уже верблюду появиться и показать себя во всей красе.

– Верблюд вот-вот будет здесь. Но прежде позвольте мне подвести итог вышесказанному и обозначить указатели, по которым нам придется следовать дальше.

Руперт Элиот непостижимым образом потерпел неудачу, пытаясь отвратить своего кузена от дальнейшего писательского творчества, и нашел альтернативный способ обеспечить свою безопасность, убив Шуна. Это было бы то убийство, о подготовке к которому я твердил, и, скажу честно, если бы оно осуществилось, я бы не оказался повергнут в шок и глубочайшее горе. Мотив преступления, хотя только в общих чертах, был понятен. Шун – человек безжалостный и, как информировали Арчи Элиота, последовательно мстительный. А в тексте «Смерти в пустыне» содержалось нечто, компрометирующее в его глазах Руперта самым жестоким образом.

Теперь о проблемах. Все большее значение на наших глазах приобретала вторая загадка – кампания против Руперта. Ключами к пониманию здесь, когда я правильно расставил акценты, служили литературные пристрастия Руперта и вопрос, что происходило в романе Элиота «Тарантул-птицеед».

Еще одной тайной оставалось моральное возрождение Элиота: явное восстановление его душевного равновесия после случая с Ренуаром. Тут я мог посоветовать себе только одно. Пользуясь моим собственным выражением: найдешь ответ, если разберешься с секретом ясновидения.

Третья задача, стоявшая передо мной, состояла в том, чтобы разобраться в сути опасности, которую представлял собой роман, находившийся в процессе написания. И здесь указание мне виделось то же самое: реши сначала проблему ясновидения. Не слишком легкая миссия, согласитесь.

И наконец тайна самого ясновидения. Наиглавнейшая из мистерий – ее центр и ключ к решению прочих загадок. Как Руперту это удалось? Но, к счастью, здесь меня вели за собой сразу несколько путеводных нитей. Сама по себе природа творческого воображения Ричарда Элиота. Рассуждения Кермода о художниках. Афоризм Пруста об искусстве. И тут устами Уинтера именно Пруст сослужил мне самую верную службу. Позвольте задать такой вопрос: откуда вообще взялась идея Паука?

Наступила краткая пауза, прерванная Уинтером, воскликнувшим:

– Патришия! Эплби, ваша сестра задала именно этот вопрос, когда мы играли на бильярде. А Питер Хольм ответил ей цитатой, но не из Пруста, а из Вордсворта: «Из глубины времен, из толщ веков».

– Вот именно! Только здесь не толща веков, а какие-нибудь пятьдесят лет или около того. Как тонко отметила миссис Моул, иногда складывается впечатление, что Элиот небрежно достает свои идеи из ящика с детскими игрушками. Фантазии, которыми полны романы Элиота, уходят корнями в игру детского воображения, когда мальчишка начинает размахивать игрушечными пистолетиками и строить из себя гангстера. С возрастом это проходит. Как верно подметил Кермод, для такого рода литературы человек уже слишком стар в десять лет. «Детишки, играющие во взрослые игры». Вот в чем секрет многочисленности армии читателей Элиота, по его мнению.

– Здесь, – одобрительно заметил Буссеншут, – заключена глубокая философия. Но когда вы делаете различие между факторами реальности и получения удовольствия…