Пожаловаться бы отцу и дядям, что до смерти боится Раса Белинджера, велеть им, чтобы следили за ним, попросить защиты. Но нельзя. Попросишь о помощи – придется сознаться, что провинилась, а это выше ее сил. В таких делах нужен расчет. Если с этого дня держаться поближе к дому, то шансы хотя бы пятьдесят на пятьдесят, что Рас ее не тронет.

В доме Мозесов привыкли к музыке из «Открыт Всегда», к хлопанью автомобильных дверей, к голосам – и к приглушенным, и к тем, которые следовало бы приглушить. На ночь никогда не запирали дверей, не боялись, что кто-то проберется в дом. Ведь ни разу никто и не пытался. Но в последнюю неделю кто-то открывал двери, заглядывал в коридоры, бесшумно взбирался по лестницам, пока все обитатели безмятежно спали.

Иногда гость навещал их средь бела дня, но в дом не заходил, а подглядывал сквозь щелку в сарае, или забирался на сеновал, или сидел, припав к земле, на краю леса. Терпеливый, наблюдательный и немой как скала.

Однажды в душный полдень Сэмюэль стоял у окна их с Уиллади спальни и наигрывал на гитаре мелодию. Тоскливую, надо бы что повеселее, долго хандрить – не дело, но печальная мелодия выходила из-под пальцев сама собой. Прикрыв глаза, он подбирал мелодию, и нежные, скорбные звуки были сродни молитве. Сэмюэль открыл глаза, окинул взглядом ферму Мозесов. Даже в таком запустении она радовала глаз. Сэм Лейк не сразу стал священником, он был сыном фермера. Он любил землю – любил вдыхать ее запах, чувствовать ее под руками. Ценил то, что она способна дать в ответ на заботу и труд.

Об этой земле кто-то должен позаботиться. Вложить в нее силы и душу, своей любовью сделать ее такой, как прежде. Так думал Сэмюэль. Но отвлекся, кое-что вдруг заметив. Чуть поодаль, на бывшем сенокосном лугу, притаился среди моря пушистого, серо-зеленого зверобоя черноголовый мальчишка, смотревший на дом.

Сэмюэль спустился по лестнице, вышел на луг, но мальчик исчез, будто его и не было. Лишь чей-то рисунок на голом клочке земли.

Глава 13

Бернис хватало ума не распространяться о том, как Господь изменил ее жизнь. Она прекрасно понимала: чем больше болтаешь, тем меньше люди верят, так пусть ее поступки говорят за себя.

Во-первых она решила исправно ходить на службы. Уиллади никогда не скрывала, что для нее вера в Бога и посещение церкви – совсем не одно и то же, и иногда пропускала службы. По части дисциплины Бернис даст ей фору.

Во-вторых, решила стать солисткой, как только ей предложат, заметив, какой у нее чудный голос.

Бернис давно уже не пела, ведь когда тоскуешь, то не поется, а тоскует она давно. Но раньше она пела – до того, как Сэмюэль променял ее на Уиллади. Именно музыка и сблизила ее с Сэмюэлем. Он приходил к ним в дом, садился на крыльцо с ее братом Вэном, они бренчали на стареньких гитарах, а Бернис подсаживалась к ним и пела от души, и Сэмюэль растворялся в музыке. И в ней.

В-третьих, она начнет новую жизнь, хотя на самом деле мечтает поменять в жизни лишь одно – мужчину. Однако люди верующие без конца ведут разговоры о том, как Бог изменил их жизнь – так почему бы не изменить жизнь самой, а заслугу приписать Богу?

Это ей по силам. Женщина способна горы свернуть, была бы достойная цель. А Бернис созерцала свою цель каждый вечер за ужином. И иной раз еле сдерживалась, чтобы не протянуть руку и не коснуться.

Но Бернис не так глупа. Ей ничего не стоило бы передать Сэмюэлю картофельное пюре и мимолетом дотронуться до его руки. Или наклониться, ставя на стол кукурузный хлеб, и прижаться на один жаркий миг к его плечу. Все это просто. Но не очень умно.

А за хорошее дело берутся с умом.