В доме Тоя все огни были погашены, даже фонарь перед входом. Бутси вслепую пробрался через двор, поднялся на крыльцо.

– Кто-нибудь дома? – крикнул он.

Тишина, лишь ветка шуршит о стену.

Он постучал раз, другой, никто не отозвался, и Бутси открыл дверь, прокрался внутрь и зажег свет. Гостиная, слишком опрятная, казалась нежилой.

Бутси двинулся дальше. Крохотная столовая, как и гостиная, сияет чистотой; кухня – тоже, не считая стола. Увидев полчища банок и бутылок – моющие средства, лекарства – Бутси догадался, почему Бернис не приехала на службу. Перетрудилась, бедняжка, наводила чистоту до изнеможения, а тут еще и месячные, а Бутси знал от жены, это такая адская боль, какая мужчине и не снилась, – вот она и выпила микстуру да успокоительную таблетку и легла пораньше. Небось спит как убитая, отключилась после лекарств. Бутси так и не понял, при чем тут рассыпанный крысиный яд, но за один вечер ему пришлось столько думать, сколько не приходилось и за неделю, и на такую мелочь он попросту не обратил внимания.

Бутси хотел было пройти по коридору и заглянуть в спальню, чтобы убедиться в своей правоте, но одолели сомнения. Вдруг Бернис проснется и примет его за взломщика? Или Той вернется и все неправильно поймет, и Бутси ждет участь Йема Фергюсона – будет так же валяться со свернутой башкой?

Поручение он, можно считать, выполнил. Бутси на цыпочках направился к выходу.

И вдруг услышал стон. Низкий, хриплый.

Бутси двинулся на звук. Сначала заглянул в комнату, где у Тоя хранилось спиртное, и чуть там не застрял. Всюду ящики бурбона, скотча, водки, джина, рома и невесть чего еще – мечта любого пьяницы. А стоит ли и дальше оставаться почти трезвым?

Бутси робко шагнул к ящику виски. Этот шаг все перевернет. Никто больше не станет ему доверять – но, черт возьми, как же хочется глоточек, ох как невтерпеж. Бутси залез в ящик, выудил бутылку и откупорил, начисто забыв, зачем его сюда послали.

Он собрался было отхлебнуть – и снова стон, на этот раз громче. Бутси вздрогнул так, что пролил на себя драгоценную влагу.

– К черту, – сказал он обреченно, поставил бутылку и попятился из комнаты.

Он нашел Бернис в ванной на полу, ничком, в костюме Евы. Она была само совершенство, как и представлял он или любой другой мужчина, хоть раз видевший ее, но Бутси ее прелестей не заметил, столько там было крови. Алые пятна на бортике ванны, кровь в волосах Бернис, струйки крови на ее коже.

Бутси застыл как оглушенный, не в силах дохнуть. С минуту он не двигался, ноги не слушались. Наконец ввалился в кухню и схватил трубку телефона. Пришлось рявкать на старушек, болтавших по спаренной линии, чтобы закруглялись, из-за них не дозвониться до Эрли Микса. От волнения Бутси не услышал предательских щелчков, когда кумушки вновь сняли трубки, чтобы узнать, из-за чего переполох.

Эрли выслушал бессвязную речь Бутси, разобрал, что Бернис тяжело ранена, может быть умирает, а все вокруг залито кровью.

– Она на что-нибудь реагирует? – спросил Эрли.

– Что-что?

– Разговаривает? Может открыть глаза и посмотреть на тебя?

– Не знаю. Не знаю! – Бутси едва не плакал от тоски и страха. – Лежит ничком, боюсь ее тронуть.

– Откуда же ты тогда знаешь, что она жива?

– Мертвецы не стонут, – ответил Бутси. – А она все время стонет.

– Сейчас позвоню в «скорую» и буду с минуты на минуту, – сказал Эрли. – Никуда не уходи, слышишь, Бутси?

Бутси слышал и прекрасно понял, что значат слова Эрли. Что бы ни случилось с Бернис Мозес, вина, скорее всего, падет на него, Бутси Филипса.

Когда Эрли добрался до дома Тоя, Бутси тошнило на крыльце.

– Где она? – спросил Эрли, взбегая по ступенькам.

– В ванной, – выдавил Бутси.

Эрли пронесся мимо него в дом. Бутси прислушивался к его шагам и, когда они затихли, приготовился к худшему. Прошла минута страшной тишины, и голос Эрли прогремел, как из пушки: