Повезло, что остался в живых — допустим. Повезло, что не попал в психушку — что ж, согласен. Но я с самого начала знал, что последствия этого эксперимента могут быть непредсказуемыми.

— Не хотите ли вы сказать, — спросил я, — что мои путешествия — всего лишь галлюцинации, рожденные в глубинах моего подсознания?

— Вовсе нет, — сказал он. — Я думаю, профессор Лейн работал над чем-то таким, что могло привести к удивительнейшему открытию, касающемуся деятельности головного мозга, а в качестве подопытного кролика он выбрал вас, поскольку знал — вы согласитесь выполнить любую его просьбу, и, кроме того, вы очень легко поддаетесь внушению. — Он вернулся к столу и допил кофе. — Кстати, имейте в виду: все, что вы мне поведали, это такая же тайна, как если бы вы исповедались в церкви. Поначалу мне было непросто убедить вашу супругу оставить вас здесь — она непременно хотела вызвать карету скорой помощи и отправить вас к какому-нибудь наимоднейшему светиле на Харлей-стрит, который бы тотчас упрятал вас на полгода в психлечебницу. Но теперь, я полагаю, она мне доверяет.

— Как же вам удалось ее убедить?

— Сказал, что вы были на грани нервного срыва из-за переживаний по поводу внезапной смерти профессора Лейна. И в общем-то, согласитесь, это чистейшая правда.

Я осторожно поднялся со стула и подошел к окну. Туристы уехали, и на лугу, по другую сторону дороги, снова паслись коровы. Я услышал голоса мальчиков, игравших в крикет в саду.

— Вы можете рассказывать мне все, что угодна, — произнес я медленно, — говорить мне о внушаемости, нервном срыве, католическом воспитании, не знаю о чем еще. Но факт остается фактом: я переносился в другой мир, я его видел, понимал. Это был суровый, жестокий и зачастую кровавый мир, и такими же были населявшие его люди, за исключением Изольды, ну и, со временем, Роджера, но, честное слово, во всем этом я находил что-то притягательное, чего так недостает нашему сегодняшнему миру.

Он подошел и встал рядом со мной у окна, протянул мне сигарету. Некоторое время мы молча курили, наконец Пауэлл сказал:

— Другой мир… Я думаю, мы все носим его в себе, каждый по-своему. Профессор Лейн, вы, ваша жена, я сам… Если бы нам случилось, не приведи Господи, всем вместе совершить путешествие, каждый из нас воспринял бы этот мир на свой лад. — Он улыбнулся и стряхнул пепел за окно. — Подозреваю, что моя собственная жена очень бы невзлюбила Изольду, если бы я стал бродить по Тризмиллской долине в поисках дамы сердца. Я не хочу сказать, что никогда ничего подобного не делал, но все-таки я слишком приземленный человек, чтобы преодолевать дистанцию в шесть веков безо всякой уверенности отыскать ее там.

— Моя Изольда — реальное лицо, — проговорил я упрямо. — Я видел подлинные родословные и исторические документы, доказывающие это. Все эти люди когда-то жили на свете. Внизу в библиотеке у меня бумаги — они не лгут.

— Конечно, она существовала на самом деле, — согласился он, — и более того, у нее действительно были две маленькие дочки, Джоанна и Маргарет, вы рассказывали мне о них. Порой маленькие девочки куда обворожительнее мальчуганов, а у вас ведь два пасынка.

— Что вы хотите этим сказать, черт возьми?

— Ничего, так, к слову пришлось. Мир, который мы носим в себе, иногда дает нам ответы на самые неожиданные вопросы. Это своеобразное бегство, уход от реальности. Вам не хотелось жить ни в Лондоне, ни в Нью-Йорке. Четырнадцатый век, завораживающий, хоть и жутковатый, предоставлял вам возможность на время отрешиться и от того, и от другого. Но беда в том, что грезы, как и галлюциногены, провоцируют эффект привычки: чем чаще мы предаемся удовольствию, тем глубже оно засасывает, а потом, как я уже говорил, все кончается психушкой.