Представление жизни Агриппины в кино неизбежно превратило ее в отважную героиню. Но для римской аудитории образ жены солдата и будущей императрицы, следующей за военным барабаном, подменяющей мужа в бою и помогающей предотвратить военную катастрофу, вызывал гораздо более противоречивые эмоции. Для начала тут возникал вопрос о праве поездки Агриппины за границу. Второй вопрос, нужно ли позволять женщинам сопровождать своих мужей на фронте или на политическом посту в далекой стране, давно возбуждал сильные чувства среди определенной части членов правящей элиты. Во время дебатов в Сенате при обсуждении выбора новых губернаторов для Африки и Азии пятью годами позднее сенатор Авл Цецина Север предложил дополнение к закону: чтобы ни одному из назначенных правителей не позволялось брать с собой жен:

«Правило, которое запрещает брать женщин в провинции или зарубежные страны, полезно. Общество женщин возбуждает сумасбродства в мирное время и робость в военное. Женщины не только хрупки и легко устают. Ослабь контроль — и они становятся жестокими, амбициозными интриганками, шныряющими между солдат, приказывая командирам. Недавно женщина командовала парадами и обучением легиона!.. Они прорываются сквозь старые узаконения Оппиана и другие законы, и руководят везде — в доме, в судах, а теперь еще и в армии».[316]

Сварливую тираду Севера быстро отразили другие сенаторы, которые настаивали, что неспособность отдельных мужей контролировать своих жен не есть причина лишать всех общества супруг — а Друз Младший напомнил, что Август часто путешествовал на восток и на запад с Ливией. Но хотя слова Севера не получили поддержки слушателей, дебаты эти показали, что частичной причиной держать женщин рядом с собой было недоверие к слабому полу. Как было сказано: «Браки едва выживают даже на месте — а что случится после нескольких лет фактического развода, когда мужа рядом нет?»[317]

К тому же реальная роль Агриппины на поле боя вызывает сомнения. Возмущенное описание Севера на обсуждении в Сенате недавнего проведенного обучения войск женщиной, возможно, не относилось к самой Агриппине — существовали и другие женщины, такие, как жена Антония, Фульвия, которые в недалекие годы становились мишенью подобных нападок. Такое предубеждение против женщин на передовой часто тесно переплеталось со страхами, что женщины начнут осуществлять подобные же вторжения и на политическую арену.[318]

То, что такие же мысли приходили в голову и Тиберию, видно в его реакции на события на германской границе:

«Что-то стояло за этим вниманием к армии, чувствовал он; и оно не объясняется лишь опасностью со стороны врага. Работа командира — это синекура, если заменившая его женщина проверяет отряды, разворачивает знамя и распределяет деньги… Положение Агриппины в армии уже, кажется, затмевало положение офицеров империи; она, эта женщина, подавила мятеж, который уполномоченный императора не смог обуздать».[319]

Следующие четыре года пламя ревности к популярному молодому подчиненному и перспективному наследнику продолжало тлеть. Германик оставался на Рейне еще два года, нанеся тевтонцам серию военных поражений, пока не был отозван императором в Рим для участия в триумфе 30 мая 17 года, запланированном как процессия через весь город, — на нее, как говорят, вышло посмотреть все население столицы. Соблюдалась старая республиканская традиция, когда сыновья триумфатора должны были сопровождать отца на параде. Но по новым поправкам сопровождали его также и дочери — в данном случае шестнадцатимесячная Агриппина Младшая и ее малышка сестра Друзилла, которые обе родились в конце кампании Германика. Теперь они тоже ехали в колеснице отца, рядом со своими тремя братьями.[320] Это было продолжением мудрой стратегии Августа демонстрировать себя и в роли семейного человека, и в роли сильного защитника государства.