Кентерберийские рассказы - Джеффри Чосер (1988)

Однако ночь прошла и день за нею.

А страшный банный жар бессилен был

Осуществить преступную затею;

На лбу ее и пот не проступил.

Но все же рок ей в бане смерть судил:

Убийцу подослал Алмахий злобный,

Чтоб тот ее отправил в мир загробный.

Ей шею трижды полоснув, рассечь

Ее не смог он – не хватило силы

Снять голову мечом кровавым с плеч.

А власть в те дни недавно запретила

Удар четвертый, если пощадила

Три раза смерть, и потому злодей

Из страха не дерзнул покончить с ней.

Цецилию, всю залитую кровью,

Оставил он и удалился прочь,

А христиане, движимы любовью,

В платки сбирали кровь ее всю ночь.

Три дня ей удавалось превозмочь

Боль страшную; собой пренебрегая,

Любить Христа учила их святая.

Она им отдала добро свое

И молвила, их приведя к Урбану:

«Услышал бог моление мое,

Дал мне три дня сносить тройную рану,

И, прежде чем дышать я перестану,

Их души в руки я тебе отдам:

Мой дом да будет превращен во храм».

Ее Урбан и причт похоронили,

Когда спустилась ночь на землю, там,

Где прах других святых лежит в могиле.

Стал дом ее – святой Цецильи храм,

Где и поныне, как известно нам,

Христу и всем святым его усердно

Молитвы люд возносит правоверный.

Здесь кончается рассказ Второй монахини

Пролог Слуги каноника [246]

Когда святой Цецильи житие

Пришло к концу (случилось же сие,

Когда от Боутон-ачдер-Блийн пройти

Успели мы не больше миль пяти),

Стал нагонять нас спутник. Весь был взмылен

Конь серый в яблоках; его три мили,

Должно быть, гнал хозяин, и бока

Ходили ходуном. Стан седоке.

Сутана черная совсем скрывала,

Лишь стихаря белел кусочек малый.

А конь слуги был пеною покрыт,

И заморен, и плеткою избит,

И весь от пены был он белобокий, -

Расцветка, что идет одной сороке.

Вся в белых клочьях сбруя обвисала,

А переметные сумы болтало.

Одежду я не сразу распознал

И долго бы, наверное, гадал,

Когда б того случайно не заметил,

Как сшит был капюшон; по той примете

Вмиг, что каноник он, я догадался.

И правда, он каноник оказался.

Болталась на шнурочке за плечом

Большая шляпа. Толстым лопухом

Прикрыл он темя, капюшон надвинул

Так, что накрыл и голову и спину,

И под двойной защитой их потел он

Как перегонный куб, что чистотелом

Иль стенницей лекарственной набит

И сок целебный, словно пот, струит.

Коня пришпорил он, нас нагоняя,

И на скаку кричал: «Да охраняет

Вас крест Христов; я вас хотел догнать,

Чтоб в Кентербери путь сбой продолжать

В приятном обществе совместно с вами».

Его Слуга был также вежлив с нами:

«Лишь только поутру я увидал,

Что собрались вы, тотчас я сказал

Хозяину, что надо вас догнать бы, -

И скуки, сэр, во всю дорогу знать вы

Не будете, – а он скучать не любит».

«Да, верно. Скука хоть кого погубит, -

Сказал трактирщик. – Ты же, друг мой, прав,

Такой совет разумный преподав.

Твой господин, видать веселый малый,

И если человек к тому ж бывалый,

Быть может, нас рассказом позабавит?»

«Кто, сэр? Хозяин мой? Да он заставит

Кого угодно праздность позабыть.

Коль привелось бы вам с ним год прожить,

Вы б убедились: мастер на все руки

Хозяин мой. С ним не узнаешь скуки.

Он над своей ретортой ночь не спит,

Поесть забудет – знай все мастерит.

Он много дел таких теперь задумал,

Что вы лишь рот разинете: к чему, мол,

Такое деется? Вы не глядите,

Что он так прост; знакомство заведите,