Мы стояли на пороге дома Шиваджи. Отец постучал в дверь, хотя большинство людей обычно кричат через открытые окна.

Дверь открыл сам Шиваджи. Я поклонилась, коснулась его ног, а затем вошла в дом. Сосед широко улыбался.

– Сита! – воскликнул он. – Амиша!

Амишей звали его жену.

– Это Сита! Что ты здесь делаешь? Только что приехала? Входи!

Дом у соседа был богаче нашего. Он взял за женой богатое приданое. Многие из вещей принадлежали ей еще в детстве. Мы минули прихожую, стены которой были исписаны фресками Кришны в детстве. Я подумала, что, возможно, один из сыновей Шиваджи стал художником. Знакомый голос назвал меня по имени. Когда мы вошли в комнату, пара рук крепко обвилась вокруг меня.

– Ану!

Я отстранилась и с удивлением поняла, что сестра очень изменилась. Она превратилась в женщину, ее тело приобрело мягкие женские формы, выгодно подчеркнутые желто-голубым сари, которое я ей прислала. Ануджа склонилась, чтобы коснуться моих ног. Она носила на запястьях золотые браслеты, как когда-то наша мама. Несколько секунд я от изумления не могла произнести ни слова: так сильно сестра напомнила мне маму.

– Ты стала женщиной.

Ануджа хихикнула.

– Ты надолго?

– На день. Рани нужно, чтобы я отправилась в путь. Я приехала повидаться перед отъездом.

Улыбка сестры увяла.

– Куда ты едешь?

– В Англию, ходатайствовать перед королевой. Рани отправляет в качестве послов меня и еще одну дургаваси. До этого несколько месяцев тому она направляла в Англию законника, но королева отказалась его принять.

Папа и Шиваджи уселись на подушках напротив сестры. Я последовала их примеру. Только впоследствии я осознала, что предпочла сидеть рядом с мужчинами, а не с замужними женщинами.

– Я не бывал дальше Бирмы, – с сожалением в голосе заявил Шиваджи. – Но если бы выпала возможность отправиться в Англию… Это же почти два месяца морем?

– Да. Мы прибудем на место в середине декабря и станем свидетелями самого пышного из их празднеств, которое называют Рождеством.

Я пересказала им то, что миссис Мак-Эган говорила нам об Иисусе и девственной матери.

– Рани велела нам уважительно относиться ко всему, что происходит во время праздника, если это не противоречит воле Брахмы.

Я взглянула на сестру. Она смотрела на меня так, как смотрят на постороннего человека. Не исключено, что сейчас я и впрямь стала для нее чужачкой. От этой мысли на душе стало нехорошо.

– Расскажи, как тебе живется в женах Ишана, – попросила я.

Ануджа покраснела. Я поняла, что она любит мужа.

– Он сейчас в лечебнице для животных. Иногда он приносит домой раненых птиц. Мы вы́ходили трех, а потом отпустили их на свободу.

– Он хороший человек, – заметила я. – Должно быть, сказывается влияние его отца.

Я улыбнулась Шиваджи. Он улыбнулся в ответ, а затем спросил, как живется мне в дургавасе.

– Теперь, когда Джханси под властью британцев, все изменилось.

– Немыслимо! – воскликнул Шиваджи. – Королева Виктория и ее парламент оказались столь же корыстолюбивы, как и компания. Им нужно больше земли, больше ценных товаров и больше караванных путей под их защитой. Вам следует позаботиться о достаточно веских аргументах, которые нужно использовать при встрече с королевой. Что вы собираетесь ей сказать?

– Королева – молодая женщина. Рани тоже. Королева должна понимать, как трудно женщине бороться за власть. Зачем королеве лишать власти другую женщину, если и так немногие из них правят?

Шиваджи не сводил с меня пристального взгляда.

– И все? Вы преодолеете такой путь лишь для того, чтобы сказать британской королеве, что она женщина?

Я покраснела. В его устах это и впрямь звучало до крайности нелепо.

– Нет. Мы собираемся взывать к человечности.

А какие еще мирные средства нам оставались?

Я видела, что мне не удалось переубедить Шиваджи.