Внезапно ей приходит в голову, что после катастрофы в «Веселом Дровосеке» они оба кардинально изменились. Риса привыкла считать, что их дух закалился, как сталь, прошедшая горнило, но иногда ей кажется, что огонь лишь навредил им, спалив дотла. И все же ей приятно, что она выжила и может наблюдать отдаленные последствия того дня. Такие, как «Поправка о семнадцатилетних».

Еще до происшествия в «Веселом Дровосеке» в Конгрессе обсуждалась поправка об ограничении возраста, по достижении которого подростков уже нельзя отдавать на разборку. В соответствии с предложенной поправкой планировалось снизить допустимый порог на целый год – с восемнадцати до семнадцати лет. Однако до теракта в «Веселом Дровосеке», получившего широкое освещение в прессе, никто и не рассчитывал, что поправку примут – люди даже не знали о ее существовании. Об этом заговорили только тогда, когда лицо бедняги Левия Калдера появилось на обложках всех известных журналов: невинное лицо юноши в белых одеждах. Со школьного снимка глядел аккуратно подстриженный улыбающийся мальчик с ясными глазами. Вопрос о том, как это примерный ребенок мог стать Хлопком, заставил всех родителей призадуматься: раз такое могло случиться со Львом, кто может поручиться, что их собственные дети однажды не закачают в кровь убийственную взрывчатку и не взорвут себя в приступе безумного гнева? То, что Лев в последний момент удержался от этого шага, поразило родителей еще больше. Именно это не позволило им махнуть на него рукой, как на обычного выродка, и забыть о нем. Пришлось признать, что у этого юноши есть душа – и разум; а значит, в том, что Лев стал Хлопком, отчасти виновато общество. И тут вдруг, словно для того, чтобы усугубить чувство вины, и без того терзавшее многих, Поправка о семнадцатилетних прошла слушания в Конгрессе и стала законом. Подростков, достигших возраста семнадцати лет, отдавать на разборку стало нельзя.

– Ты снова думаешь о Льве? – спрашивает Коннор.

– Да, а почему ты так решил?

– Потому что каждый раз, когда ты о нем думаешь, время для тебя как будто останавливается. Выражение лица становится такое, словно ты блуждаешь по обратной стороне Луны.

Риса, наклонившись, касается его замершей руки, и Коннор, вспомнив о том, чем он был занят, снова принимается растирать ее неподвижные ноги.

– Ты же знаешь, Поправку о семнадцатилетних приняли из-за него, – говорит Риса. – Интересно, что он об этом думает?

– Наверное, его мучают кошмары.

– Гм, – не соглашается Риса, – возможно, он видит в этом и светлую сторону.

– А ты? – спрашивает Коннор.

– Иногда, – признается Риса со вздохом.

Поправка о семнадцатилетних должна была стать для подростков благом, но не оправдала надежд. На следующий день после того как она была принята, многие торжествовали нежданную победу, особенно когда в новостях показали толпы семнадцатилетних ребят, выпущенных из заготовительных лагерей. Это была победа людского сострадания, великий день для тех, кто выступал против разборок. Но этот частичный успех ослепил людей, и те перестали видеть всю проблему в целом. Разборки как были, так и остались, а благодаря принятой Поправке многие решили, что теперь их совесть чиста.

А потом в дело вступили средства массовой информации, обрушив на людей целое море социальной рекламы, «напоминающей» о том, насколько «лучше» пошли дела у человечества с того дня, как вступило в силу Соглашение о заготовительных лагерях.

«Заготовительный лагерь – естественное решение», – говорилось в рекламе. Или: «У вас трудный подросток? Если вы любите ребенка, отпустите его». Ну и, конечно же, любимый ролик Рисы: «Познай мир за пределами самого себя – выбери состояние распределенности».

Риса вскоре поняла: слабая сторона человечества – в том, что люди верят всему услышанному. Возможно, не сразу, но если повторить даже самую безумную мысль сто раз, рано или поздно ее станут принимать как данность.