Завоеватель сердец - Джорджетт Хейер (1931)

Его вельможи сочли, что он чересчур смиренно отнесся к дерзкой выходке Нормандца; леди Матильда залечивала раны на боках и хранила молчание; граф Болдуин писал осторожные письма герцогу в Руан и тщательно изучал полученные ответы. Он счел разумным сообщить дочери, что ее репутация погибла безвозвратно. Она же подперла подбородок скрещенными руками и взглянула на него без особого уныния.

– Матильда, – заявил ее отец, – найдется ли такой лорд, готовый подобрать то, с чем столь грубо обошелся Нормандец? Клянусь всеми святыми, иногда мне кажется, тебе лучше было бы удалиться в монастырь.

– Найдется ли такой лорд, который протянет руку, чтобы взять то, чего страстно желает Нормандец? – ответила Матильда.

– Здесь ты ошибаешься, дочь моя, – сказал граф Болдуин. – Нормандец потерял к тебе интерес.

– Нет, он не будет знать покоя до тех пор, пока я не окажусь в его постели, – заявила Матильда.

– Полагаю подобный разговор преждевременным и дерзким, – нахмурился граф и удалился.

В Руане же сочли, что герцог отказался от мысли жениться на фламандской гордячке, но Ланфранк так и не был отозван из Рима. Архиепископ Можер, поглощая сласти в своем дворце, долго размышлял над этим, после чего послал весточку брату, графу Арку, который, по причине размещения герцогского гарнизона в своем продуваемом всеми ветрами замке, чувствовал себя настоящим пленником. Можер не знал, как истолковать поведение герцога, однако справедливо опасался свойственных ему упорства и настойчивости.

Возвращаясь обратно в Э, герцог уверенно заявил:

– Я все равно получу ее, но, клянусь Богом, она не найдет во мне мягкости!

– Если вы так к этому относитесь, – язвительно парировал Рауль, – то почему бы вам не подыскать себе невесту, которую сможете полюбить, и почему бы не забыть леди Матильду?

Но герцог ответил:

– Я поклялся получить Матильду и никого более. В любви или ненависти, но она станет моей.

– Битва будет нелегкой, Вильгельм, – только и сказал в ответ Рауль.

– Можешь не сомневаться, я добьюсь победы, – заявил герцог.

На протяжении многих дней это был единственный раз, когда он вспомнил о Матильде. Мысли Вильгельма были заняты другими делами, и, вернувшись в Руан, он с головой окунулся в напряженную работу, на время отложив вопрос о женитьбе. Вплоть до конца года все внимание герцога сосредоточилось на гражданско-церковных реформах, которые вызвали некоторое недовольство его баронов и сдержанное восхищение Эдгара, тана Марвелла. Как-то раз Эдгар медленно проговорил:

– Да, теперь я вижу, что он – настоящий правитель, хотя до сих пор считал его всего лишь безрассудно смелым человеком.

Жильбер Дюфаи, коему было адресовано это замечание, рассмеялся в ответ и полюбопытствовал, что навело Эдгара на подобную мысль. Они сидели у одного из окон верхнего этажа дворца в Руане, которое выходило на Сену и лес Кевийи за ней. Не сводя глаз с деревьев на другом берегу, Эдгар ответил:

– Эти новые законы и то, как он обращается со своими людьми, представляющими собой опасность для его герцогства. Он – очень искусный и тонкий политик.

– А ты, оказывается, внимательно наблюдаешь за ним, мой сакс, – заметил Жильбер.

Эдгар передернул плечами, и по лицу его скользнула тень.

– А что мне еще остается, кроме как наблюдать за поступками других людей? – с горечью осведомился он.

– Я думал, тебе здесь нравится, – сказал Жильбер.

– Нравится? Никогда, – ответил Эдгар. Заметив, что Жильбер уязвлен его ответом, он добавил: – Успокойся, я привык и, пожалуй, уже не так остро ощущаю себя изгнанником, раз у меня есть дружба – твоя и Рауля.

– И не только, насколько я слышал. Но Рауль у тебя всегда стоит на первом месте. – Жильбер приподнял бровь, вопросительно глядя на Эдгара. – Вы с ним стали почти как братья, не так ли? Неужели настолько хорошо понимаете друг друга?