Она молча наклонилась, подняла белый плоский камешек и закинула его далеко в море.

Прошуршал песок.

Он слушал, как она уходит.

Лишь тишина осталась…

Сыновья Таля

Проводив доктора и акушерку, Таль остался на веранде выкурить сигарету.

«Теперь уже всё…» – подумал он и, улыбаясь, вернулся в дом.

На измученном лице жены лежала светлая тень – верный признак, что человек достиг своего заветного и долгожданного.

– Всё! – сказал Таль. – Теперь уже всё!..

– Всё! – проговорила жена и сразу уснула.

Таль смотрел на тяжело опущенные веки жены, на лежащий поверх одеяла свёрток с новой жизнью и улыбался. И его пятеро сыновей, столпившись в дверях, тоже улыбались.

– Это ваш новый брат… – прошептал Таль. – Это же…

– Томер! – в один голос сказали сыновья.

* * *

Рождение Томера воспринималось всей семьёй как нечто давно ожидаемое, даже непременное, и теперь старший сын, восьмилетний Бен, вывел братьев на веранду; те, подровняв носки, ждали появления отца.

– Отделение, – скомандовал Таль, – смирно!

Привычно вскинув головки, братья затаили дыхание, и тогда Таль, подойдя к ним, потрепал по щёчке каждого в отдельности, а двухлетнего Гришу поднял к себе на руки.

– Отделение, вольно! – выкрикнул Таль.

– А теперь что? – спросил ироничный Давид.

– Теперь – полный порядок! – ответил Таль и вдруг отвернулся.

* * *

Он отвернулся и тогда, когда после долгих месяцев, проведённых в госпитале, с его головы сняли бинты и подвели к большому зеркалу. Вспомнился увиденный в детстве фильм, в котором на весь экран показали обгоревшее лицо солдата.

– Не дрожи! – сказала медицинская сестра.

– А я себя узнаю?

– Глупый!

Неохотным, сдержанным движением повернул он голову к зеркалу и, чуть выждав, открыл один глаз. Тело обдало жаром, неуверенные пальцы трогали лицо на зеркале, а торопливые губы шептали какие-то имена.

– Это я? – лицо в коричневых, похожих на высохшую кору полосах, казалось чужим и отрешённым.

– Глупый! – повторила сестра.

«Наверно, все живые – глупые, – подумал Таль. – Мёртвые глупыми не бывают».

Вспомнил, что осенью к его дому прорываются с моря ветры, а деревья роняют с себя листья, зато весной, с первыми лучами солнца, листья вновь возвращаются… Теперь весна…

– Пора, – проговорил Таль в зеркало, – пора и мне…

Медицинская сестра спросила:

– Поумнел?

– Я жив!

– Вот именно!

– Вас как зовут?

– Сестра!

– Просто сестра?

– Этого достаточно.

– А у меня сестры никогда не было. У меня никогда никого не было. Подкидыш я. Это потом, когда я стал взрослым, у меня появилось отделение: Бен, Давид, Игал, Ран, Гриша и Томер. У меня вдруг появились шестеро братьев. Но однажды наш бронетранспортёр подорвался на мине… Теряя сознание, я успел заметить ненужные ноги, ненужные спины, ненужные глаза моих братьев… Я вновь осиротел… Они теперь там… А я здесь…

– Поплачь! – сказала сестра.

– Их больше нет…

– Поплачь! – повторила сестра и, уходя, добавила: – А потом живи!

Таль подставил голову под холодную струю из крана, и вода стекала на шею, на госпитальную куртку, на потёртые шлёпанцы.

«Господи, – не понимал Таль, – зачем даёшь, если отбираешь? Зачем оставил меня? Зачем без братьев? Зачем?»

Он стоял, низко опустив голову, и не понимал, а потом вдруг разом всё понял и едва слышно, словно боясь признаться самому себе, зашептал быстро-быстро: «Господи, кажется, догадываюсь, зачем Ты оставил меня!..»

* * *

Кроме Таля и девушки, по имени Рахель, в кафе возле моря никого не было.

– Я знаю, зачем Он меня оставил! – сказал Таль. – Вернуть моих братьев сможем лишь мы с тобой, понимаешь? Вернуть всё моё отделение, если мы с тобой вместе…

– Мы с тобой?

– Если вместе…

– Всё твоё отделение?